ПехотинцыПосвящается 65-й годовщине Великой Победы

Посвящается 65-й годовщине Великой Победы

Юзовчак Борис Петрович

Я родился 25 апреля 1923 года в городе Минеральные Воды в обычной рабочей семье. Отец у нас работал мастером на стеклозаводе в поселке Анджиевского, а мама занималась домашним хозяйством, ведь семья у нас была большая: семеро детей, из которых я был самым младшим, и надо было всеми детьми заниматься, всех кормить, обшивать.

Мой отец, Петр Лаврентьевич, был родом с Украины, откуда-то из-под Киева, а мама, Анастасия Борисовна, была из Нижегородской губернии. Вообще, у нас по маминой линии была просто огромная семья – Чижкины, с довольно интересной историей.

Ее отец, Борис Борисович Чижкин, еще в годы крепостного права полностью отслужил срок в армии — 25 лет, вернувшись домой, он женился и настрогал двенадцать душ детей. До армии он работал кузнецом, а в армии служил оружейным мастером, прошел несколько войн. Отслужив, он вернулся в свое родное село, опять стал работать кузнецом, но кроме своей основной работы, у него было еще и увлечение – он делал ружья. Причем, видно, делал их очень хорошо, потому что как-то он сделал ружье в подарок своему помещику, а тот перед соседом на охоте и похвастался. Тот увидел, что ружье действительно очень хорошее, и потом инкогнито приехал непосредственно к нашему деду:

— Сможешь сделать для меня такое же?

— Смогу, — и сделал ему ружье даже еще лучше прежнего.

Тогда этот помещик, пораженный мастерством деда, выкупил его с семьей и дал им всем вольную. Дед организовал свое небольшое производство и стал работать вместе с сыновьями. За талант и мастерство его уважали все люди в округе, а меня назвали в честь него.

Но дед был неуемный по характеру человек, и в поисках лучшей доли наша семья начала переезжать с места на место, и так оказалась в Минеральных Водах. Тут познакомились и поженились мои отец с матерью, родились все мои братья и сестры, казалось жизнь принимала свой размеренный ход, но в 1932-1933 два года подряд была страшная засуха, и случился неурожай и сильный голод. Об этом рассказывать — страшное дело… Люди на ходу умирали…

Рабочим тогда на весь день давали пайку хлеба – 400 граммов, а иждивенцам всего по 200… Хотя это и хлебом-то было нельзя назвать: какая-то смесь из сои, картошки, а других продуктов почти и не было… Мы, конечно, на своем огородике пытались что-то выращивать, кукурузу, еще что-то, но почти ничего не росло… Но вот как-то нам так повезло, что у нас в семье никто от голода не умер. Иногда, правда, наш дядя тоже, кстати, Борис Борисович, работавший в ту пору мельником, нас поддерживал, привозил нам немного муки или кукурузы, но это было очень редко.

И тогда родители приняли решение переехать на родину матери в Нижегородскую губернию, все-таки там с продуктами было значительно лучше. Вначале туда уехали мои старшие братья Петр и Николай. Они пошли работать, немного там уже закрепились, и в январе 1933 года мы туда переехали уже всей семьей. Только самый старший брат Михаил, он был 1907 г.р., остался жить со свой женой в Нальчике. Он окончил какой-то журналистский факультет и работал в газете.

Приехали мы в самый разгар суровой русской зимы: снег, дикий мороз… Для нас, родившихся на юге, все это было в диковинку, и поначалу было очень трудно и непривычно.

Стали жить в поселке Разино Лукояновского района. Отец и братья пошли работать на завод. Мы-то думали, что сбежали от голода, но и здесь в 1934 было очень тяжелое положение с продуктами, хотя и не такое, конечно, как на юге.

Окончил в нашей Разинской школе семь классов, учился хорошо, особенно мне нравились математика, физика и литература. До сих пор помню нашего прекрасного учителя – Федора Николаевича Цыпляева, который нам преподавал математику и физику, а его жена, Зинаида Александровна, преподавала нам  литературу и русский язык.

Мой брат Сергей 1921 г.р. поступил в Дзержинске в Черноречинский химтехникум, и меня тоже сагитировал туда поступить. Я поступил, учился на техника-механика химического производства, но проучился там совсем недолго, где-то одну четверть. Кажется, в 1940 году ввели платное обучение, и мне пришлось учебу в техникуме бросить, потому что вытянуть плату за нас двоих у семьи не было никакой возможности: старшие братья были  в армии, отец уже вышел на пенсию, так что помочь было некому, поэтому решили дать Сергею возможность окончить учебу.

Что делать? Приехал я домой, прокантовался там пару зимних месяцев, а уже весной оба брата вернулись из армии. Брат Николай 1912 г.р. шесть лет отслужил на Черноморском флоте, а Петр 1915 г.р. служил в танковых войсках.

Николай устроился в Горьком на огромный «112-й»  завод, и где-то в апреле 1941 года я тоже пошел работать на этот завод учеником фрезеровщика. Я работал в цехе приспособлений огромного 2-го механического цеха, мы делали различные измерительные приборы для рабочих нашего завода. Что сказать, работа была интересная, мне нравилась, к тому же у меня был очень хороший наставник.

Надо сказать, что в последние год-два перед самой войной жить стали заметно лучше, жизнь, что называется, начинала налаживаться. В продаже появлялись разные товары, которые можно было купить без ажиотажного спроса. У людей появилась возможность отдыхать, устраивались различные массовые гуляния, хотя жили мы по-прежнему очень и очень скромно. Праздников, например, в сегодняшнем понимании не отмечали, устраивали только торжественный обед, к которому мама пекла пироги и все.

Нам дали двухкомнатную заводскую квартиру, там тогда были стандартные четырехквартирные избы, и вот в этих двух комнатах мы всемером и жили. Кроватей даже на всех не было, поэтому нам, детям, стелили прямо на полу, но мы не роптали, примерно так все тогда жили, так что это было в порядке вещей. Выращивали на своем участке картошку, что-то еще, и что нас особенно спасало — мы всегда держали корову. Тогда считалось, что если в семье держат корову, значит есть определенный достаток, есть большой  «приварок» к столу: молоко, сметана, масло.

Мы с братом и с другими ребятами жили впятером на съемной квартире в Сормово, я ему отдавал свою зарплату, а он мне выдавал деньги на какие-то нужды, был вроде моего казначея. Зарплата у меня была учениковская, рублей сто двадцать, если не ошибаюсь. Одевать себя на эти деньги я не мог, но на питание мне вполне хватало. А вот квалифицированные рабочие получали значительно лучше, так что стремиться было к чему, но тут началась война…

Нас так и настраивали, что война неизбежна, и война именно с Германией, и вопрос только в сроках… Все говорили, что война будет непременно, но вот конкретно о сроках ее начала никто ничего не говорил.

Но мы все ответственно готовились к войне. Я, как и все ребята, сдавал нормативы комплексов «ГТО» (Готов к Труду и Обороне), «Готов к ПВХО» (Готов к противовоздушной и противохимической обороне», «Ворошиловский стрелок», а девчонки «ГСО» (Готов к Санитарной Обороне).  И кто не сдавал эти нормативы, так с теми девчонки не гуляли, такие ребята были как ущербные что ли, не то, что сейчас… Кроме того мы очень много занимались спортом: футбол, волейбол, лыжи, коньки, охота. Хотя разрядов по спорту у меня, например, не было, но ведь чтобы получить значок «ГТО» нужно было многое уметь: и бегать, и плавать, и грести, там были достаточно серьезные нормативы. Но сказать, что я чем-то выделялся на фоне сверстников, я не могу, тогда почти все ребята были крепкие и спортивные.

Конкретной мечты попасть в какой-либо определенный род войск у меня не было, но я как и все  рвался служить, точно вам говорю, что ни одна девчонка не пойдет с тобой гулять, если тебя не берут в армию, что вы…  Не служить было невозможно, но ведь и в армии было совсем другое воспитание и отношение, никакой дедовщины и в помине не было, наоборот, новеньким все старались помочь, передать свои знания и опыт. Когда и куда это все подевалось?..

В воскресенье 22 июня мы с Николаем приехали к Петру в центр Горького, чтобы всем вместе пойти, как у нас говорили «на массовку», это на красивые луга в междуречье выезжало фактически полгорода. Там проводились различные спортивные соревнования, прыгали парашютисты, летали планеры, самолеты показывали фигуры высшего пилотажа. Кстати, водки там никогда не продавали, только пиво, поэтому все было очень красиво и культурно, без скандалов, и люди туда выезжали целыми семьями. Много было буфетов, магазинов, разных ларьков и киосков, в общем, отдыхали люди. И вот мы все вместе хотели поехать на эти гуляния, но услышали по радио это сообщение и никуда не поехали…  

Никто, конечно, войне не обрадовался, но мы думали, что разобьем немцев «в пух и прах», как говорится  «закидаем шапками…» А когда с фронта пошли первые известия, было очень горько и обидно, никто ведь и не думал, что немцы вдруг так попрут, но мы все равно рвались на фронт…

В первые же дни призвали Николая и Петра, и как потом оказалось, их обоих увезли служить на Тихоокеанский Флот во Владивосток. Они потом совершенно случайно там встретились, когда гуляли по городу… Николай,  как и в армии, служил моряком, а Петр был радистом, где-то там при штабе ВВС в ТОФе. Причем их призвали так быстро, что Петр даже не успел получить расчет на своем секретном заводе. Он мне оставил доверенность, я пришел с нею, но меня внутрь даже не пустили, а просто вынесли деньги на проходную.

А где-то всего через месяц я добровольцем пошел в армию, потому что отлично помню, что 2 августа я уже точно был в армии.

Нас отправили в знаменитые гороховецкие лагеря, и мы там где-то месяц тяжело и упорно занимались. Как тогда говорили: «Кто в гороховецких лагерях не бывал, тот горя не видал…» Сосновый лес, жарища и вязкий песок под ногами, по которому тяжело ходить, тучи комаров…  И в таких условиях, бывало, что мы и по двое суток не спали, так нас нещадно гоняли с полной выкладкой… Многие ребята просто не выдерживали. Упор в обучении делался на боевую подготовку: стрельба, окапывание, физическая подготовка. Я попал в группу, которую учили на «политбойцов», и мы все стремились поскорее попасть на фронт.

Где-то с месяц мы пробыли в этих лагерях, а потом нас отвезли в Иваново, где формировалась 15-я Танковая Бригада. Когда там распределяли кого куда, то я добровольно записался в роту истребителей танков 15-го мотострелкового батальона.

Как я уже потом понял, наша 15-я Танковая Бригада была очень мощным подразделением, полностью укомплектованная и отлично оснащенная. Достаточно сказать, что большинство танков в бригаде были новые Т-34 и «КВ», а пешком мы вообще не ходили, передвигались только на машинах, у нас были такие ГАЗики с высокими бортами. «Мосинских» винтовок совсем не было, у нас в роте, например, сразу были автоматы, а у остальных СВТ, но их, правда, потом заменили, потому что они были очень капризные и ненадежные.

Наш 15-й мотострелковый батальон состоял из стрелковой роты, автоматчиков, истребителей танков и минометного и разведвзводов.  

Рота истребителей танков состояла из четырех взводов: ПТР, «бутылочники», огнеметчики и  гранатометчики. Тактика у нас предполагалась очень простая: на фланги выдвигались ПТРы, правда, тогда они еще были однозарядные, а на самый передок выдвигали нас, гранатометчиков. Мы должны были подпускать танки и бросать в них гранаты или бутылки с зажигательной смесью. А ведь противотанковые гранаты надо еще уметь бросать, и если танк подбить не удалось, то нужно было их пропускать над собой и кидать им в корму… Шансов выжить при такой тактике у нас изначально было очень мало, поэтому и набирали в нашу роту, как и в разведку, только добровольцев…

Но сразу скажу, что воевать по такой тактике нам не пришлось ни разу, потому что навстречу немецким танкам выдвигались наши, и немцев до нас они просто не допускали.

Что еще? Кадровыми у нас были только командиры, а все солдаты или молодежь были из запаса. В нашем взводе было четыре отделения по одиннадцать человек, т.е. с командирами примерно 47-50, но мы были не все вместе, а нас разделили на группы по 6-8 человек и раскидали по разным подразделениям.

По национальности тоже были самые разные люди: и русские, и украинцы, и казахи, грузины, евреи. Был даже один цыган, командир одного из взводов, очень отчаянный парень, он потом  погиб.

Нас отправили куда-то на юго-западное направление. Выгрузили на какой-то станции где-то на Запорожье, и мы по ночам на машинах поехали в сторону фронта. По дороге нас ни разу не бомбили, мы сменили на передовой какую-то часть, и там произошло наше боевое крещение.

Если не ошибаюсь, это было где-то в районе станции Синельниково. Вот точно помню, что рядом с нами воевал 43-й погранполк, в котором  ребята отступали от самой границы. Стояла осень, но было еще тепло, помню, что на полях стояла неубранная кукуруза, арбузы и все такое. Вроде бы это было в районе хутора Казачий Гай.

Нам поставили задачу наступать: мы должны были освободить этот хутор, который занимал господствующую высоту. Пошли цепью по неубранной кукурузе и вдруг нам дали команду остановиться, т.к. навстречу нам вышли замаскированные немецкие танки и начали по нам стрелять, а наши танки почему-то оказались позади нас. Вначале мы откатились, но потом подошли наши танки, и мы опять пошли вперед. В общем, целый день шел этот бой, мы его все-таки выиграли, хутор этот взяли, и нас отвели в соседнее село. Там нас покормили, а утром отправили на машинах в другое место. Потери мы понесли не особенно большие, но вот я помню, что мы все удивлялись, почему немцы не решились нас в том поле атаковать, они бы нас там всех передавили… В поле там не спрячешься… А мне в первом бою даже пострелять не пришлось, не по кому было, одни танки кругом. Что сказать, и мы немного растерялись, и командиры наши тоже, ведь у нас был всего один человек с боевым опытом — комвзвода Фокин, он к нам попал после ранения. Поджилки, помню,  сильно дрожали, конечно, но чувство долга все-таки пересиливало…

И начали мы путешествовать. Бои на Запорожье, в Харьковской области… И особенно мы застряли на Изюм-Барвенковском выступе… Но что бы я хотел особенно отметить, что наша бригада никогда не отступала под натиском немцев. Нас или перебрасывали на другой участок или давали приказ отступить, но чтобы немцы нас потеснили, ни разу такого не было. Ни разу! Но как я уже говорил, бригада была очень серьезно укомплектована, поэтому нас кидали на самые опасные направления.

В тот период войны очень сильно досаждала немецкая авиация.

У нас большого урона от немецкой авиации не было. Мы постоянно окапывались, причем окопы рыли угловые, и, смотря откуда на нас заходили самолеты, мы соответственно переходили на другой край окопа. А нашей авиации, действительно, почти не было видно…

Есть в Донбассе поселок Нижний Нагольчик. Мы там занимали оборону сутки или двое, но потом нам дали приказ отойти, а наш взвод оставили прикрывать отход. А там был очень высокий насыпной вал, даже затрудняюсь вам сказать о его происхождении и предназначении. Высота его, повторяюсь, была огромная, и перейти через него не было никакой возможности, только обойти с флангов или пройти через этот проход, где наш взвод оставили как аръегард. Утром там завязалась перестрелка, как такового боя не было, но когда я перебегал с места на место, то меня зацепило осколками разорвавшейся мины. Один зацепил подбородок, а другие правый бок и ногу. Медсестра меня перевязала, я немного перекантовался у старшины, пока раны не подсохли, и дальше воевать.

Где-то 20 февраля нас вывели в тыл на переформирование. Мы помылись, отогрелись, отоспались по хатам, отметили там 23 февраля, и помню, что к нам прислали с пополнением много кумыков из Дагестана и целую роту моряков с Балтийского флота. А где-то 28 числа нас срочно подняли по тревоге, посадили на танки и отправили обратно на передовую. Ночь, метель, снег…

Немцы нашей атаки не выдержали, отошли. Мы закрепились, но окопаться невозможно, зима ведь была страшнейшая, в снегу только ямы полуметровые выкапывали, чтобы хоть от ветра можно было укрыться. Утром мы опять пошли в наступление, но в одном месте немцы оказали сильное сопротивление, и наши цепи залегли.

А я тогда уже был ординарцем командира батальона. Прежнего где-то в начале зимы убило, и комбат поручил взводному: «Подбери мне парня пошустрее, и чтобы с лошадьми управляться мог». А я с детства любил ездить на лошадях, это было у меня вроде как хобби, так что под требования комбата я подходил. Фамилия у него была боевая, если не ошибаюсь, Ветров, и он ей вполне соответствовал, отчаянный был вояка. Он мне только и сказал: «Это твоя лошадь, а это моя». И все, так я стал у него ординарцем.

В тот день, 2 марта 1942 года, он меня послал с НП в одну из рот с каким-то поручением, не помню уже с каким. Я его отнес, передал, и тут командир роты мне говорит: «А ну-ка, Боря, покажи кумыкам, как надо стрелять, расшевели их». Это был моя родная рота, в которой я раньше воевал, и считался ее ветераном. А та зима была очень снежная, на передовой и мы, и немцы сооружали из снега такие навалы, и эти кумыки не глядя, поднимая над головой оружие, стреляли поверх этих снежных баррикад. С ними вообще беда была, необученные, к тому же по-русски совсем не говорили. Поначалу, когда кого-нибудь из них убивало, вокруг сразу собиралась целая группа чтобы помолиться, и немцы в это скопление сразу кидали пару мин…

Я подполз к одному из просветов в этих снежных баррикадах, смотрю, немцы перебегают, думаю, что за фигня? А расстояние до них всего метров 100-150… Я хорошо прицелился – шлеп, есть, упал немец… Еще стреляю, опять вроде упал…

Я расположил там несколько кумыков, указал им куда целиться, и обратно на НП пошел уже вместе с капитаном — представителем штаба бригады. Нужно было перейти через низинку, и когда мы уже поднимались из нее в горку, вдруг свистнули пули, смотрю, а у меня полботинка левого нет…

— Товарищ капитан, я, кажется, ранен…

Он подошел.

— Ни хрена себе, полботинка нет…

— Перевязать бы.

— Да тут уже недалеко.

Он подставил плечо, и мы пошли, хотя по нам продолжали стрелять, а куда в поле деваться?.. Кое-как дошли, вызвали санитара. Меня перебинтовали и на волокуше  отправили санбат. Причем по дороге нас еще обстрелял немецкий самолет, правда, ни в кого не попал. Вначале меня отправили в госпиталь в Барвенково, а уже потом в Святогорск. На этом моя карьера в сухопутных войсках закончилась…

Пока меня там из одного госпиталя в другой перевозили, прошла примерно неделя, и в этом Святогорске я вдруг увидел одного из этих моряков, которые пришли к нам с последним пополнением. Я его окликнул и спросил: «Как там наш батальон?» А он мне говорит: «Я последний из батальона…» Не знаю, может он имел ввиду, что он последний из моряков в батальоне?..  Батальон в наступлении еще при мне сильно растрепали, но, надеюсь, что все-таки не так…

 

Баженов Петр Федорович

Я родился 16 мая 1924 года в городе Енисейске Красноярского края. Отец мой умер рано, он был бухгалтером, по тем временам грамотным человеком, а мама всю жизнь проработала продавцом в магазине. До войны я окончил 10 классов, в свободное время мы играли не в футбол, а пинали «шевяки», это были мячи, скатанные из сухого навоза, ведь времена были такие, что у нас мячей еще не было. Кроме того, мы любили играть в лапту, а также в «перекидалку», во время которой надо было одному перепрыгнуть через спину наклонившегося товарища.

Кроме того, в школе у нас постоянно проходили занятия по допризывной подготовке, при этом важными стимулами для сдачи норм было получение значка, это была настоящая тяга, прямо-таки важнейшее желание у каждого парня получить все четыре значка. Особенно мне нравилось стрелять из малокалиберной винтовки, у меня был значок Ворошиловского стрелка, попасть в цель было трудно, и первое время отбирали только лучших стрелков. Но в старших классам почти все имели четыре значка, потому что в школах все больше начинали учить по методу Макаренко, согласно которому каждого ребенка надо привлекать к занятиям. А что нас было просить, мы и сами лезли обучаться военному делу.

Также большое значение в нашем формировании играло кино. Мы все смотрели фильм «Чапаев», к главному герою относились как к самому настоящему, бесстрашному человеку. Смотрели и другие фильмы, особенно сильное впечатление производила кинокартина «Если завтра война». Вообще же в городе все мальчишки относились к военным с величайшим уважением, особенно нас восхищали летчики, мы часто пели песни о «небесных героях». В 1939 г. нам сообщили, что в Европе началась война, вскоре заговорили о Финской войне, в школе утверждалось, что через финнов враги пытаются прощупать Советский Союз. Кроме того, о чем-то переговаривались взрослые, но мы тогда не задумывались о войне.

И вот 22 июня 1941 г. было объявлено, что на нас напала фашистская Германия, мы все услышали о начале войны по радио. Знаете, я сразу испытал одно — чувство гнева на фашистов, считал, что раз на нашу Родину напали, то мы победим. Вскоре мы решили пойти в военкомат, хотя нам не было еще 18 лет. К несчастью, меня не приняли, причем не хватило буквально несколько месяцев. Я уже окончил школу, надо было идти на работу, но ведь война, так что осенью 1941 г. мы кое-как вымолили, чтобы нас направили в военное училище.

Прошел медкомиссию, на которой присутствовали врачи, меня признали годным к службе, да и как не признать, я ко всему прочему был еще и Ворошиловским стрелком. Направили в Кемеровское пехотное училище, хотя у нас, молодежи, уже был большой порыв сразу на фронт отправиться. В училище нас начали готовить на общевойсковую должность лейтенанта. Обучение было сжатым, положенных двух лет мы не отучились. Занятия проходили в основном в поле, это была так называемая тактика, но занимались мы все еще по Ворошиловскому Уставу, преподаватели только и кричали: «Конница слева! Пехота справа! Готовсь к бою!» Кто на пузо ложиться, кто на колени становится, вроде как отражаем атаку, такое вот обучение. К счастью, вскоре в училище прибыли фронтовики, получившие ранения, и сказали, что все эти крики чепуха, на войне с немцем главное саперная лопата и окопы, а про конницу и пехоту надо забыть.

Нас обучал фронтовик по фамилии Остапенко, одно постоянно повторял, что на передовой не за конницей следить надо, а своевременно отдавать команду: «Самолеты сверху!» или «Танки впереди!» После прибытия фронтовиков занятия сильно изменились, нас начали учить ползать по-пластунски, наступать перебежками, рукопашному бою. Стали, пусть не очень часто, но все-таки водить на стрельбы. На человека выдавали по 10 патронов, при этом как отстрелялся гильзы надо собрать и сдать командиру. А ведь была уже зима 1942 г., тяжело, у нас обыкновенная форма, отечественные ботинки с обмотками, хорошо хоть на голову выдали шапки, а то когда мы прибыли осенью, то выдали еще буденовки. К весне дали пилотки. Дисциплина в училище была нормальная, не скажу, что строгая, к примеру, на гауптвахту не сажали, в случае нарушения давали наряд вне очереди. Кормили хорошо, даже масло давали, знаете, мы в училище питались лучше, чем на передовой.

В январе 1943 г. к нам приехал генерал из Новосибирского военного округа и объяснил положение на фронте, тогда об этом откровенно говорили: «Товарищи курсанты! Если немцы снова, как в сорок втором, оправятся от удара и все-таки возьмут Сталинград, то против нас выйдет Япония. Краткий курс знаний вы получили, так что проходите экзаменовку, и мы направляем вас на пополнение частей действующей армии». Быстренько сдали экзамены, было больше формальностей, чем требовали знаний, всем присвоили звание «мл. лейтенанта» и направили на передовую. Правда, туда поехали не все, выпускников старшего возраста оставляли в училище.

Отправили только молодых и тех, кто сам рвался на фронт. До Куйбышева к эшелону с выпускниками нашего училища присоединили вагоны с курсантами Красноярской полковой школы, шли вперед практически без остановок, мы остановились только в Куйбышеве. В пути дисциплина была страшнейшая, к примеру, в Новосибирск прибыли, как будто подгадали, как раз к обеду, только мы поели в столовой, как уже дальше едем, настолько четко было организовано наше передвижение. Ехали мы в теплушках, в каждой была печка, стояли двухэтажные нары, мы только и успевали, что удивляться, как четко эшелон прибывал прямо к обеду. Все-таки это уже был 1943-й г. Знаете, среди нас, молодых лейтенантиков, в первое время ходили такие разговоры, мол, разгромим и уничтожим врага, подождите, только приедем на фронт. Но когда мы прибыли в Куйбышев, то в глаза бросились наши подбитые танки, как они там оказались, не пойму, но тут мы уже немного посерьезнее стали.

Здесь нас начали расформировывать по частям, на станции нас уже ждали так называемые «покупатели», в основном офицеры в звании майора, тогда сибиряков хватали, я попал в 757-й стрелковый полк 222-й стрелковой дивизии 33-й армии Западного фронта. Когда всех распределили, нас снова посадили в теплушки и повезли дальше, где остановка, кто-то из вагона выходит, кто-то дальше едет, наша группа осталась последней, всю ночь мы ехали одни. Потом к утру нас высадили, поезд ушел назад, а мы пешком пошли к расположению дивизии, которая находилась на Смоленском направлении, долго шли, дня два. Но мы уже слышали, что откуда-то доносится гул, даже вроде бы стрельба идет. Кстати, перед выходом из вагонов наши новые командиры предупредили, что, как только слышишь команду: «Воздух!» То нам всем надо быстро в разные стороны разбежаться, ложиться и все, ждать пока немцы не улетят.

Кроме того, перед походом всем выдали винтовки Мосина. Мы шли походной колонной, несколько раз объявляли воздушную тревогу, мы, как полагается, в разные стороны разбегались, но немецкие самолеты даже не снижались, только мимо пролетали и все. И вот на второй день снова раздалась команда «Воздух!» А мы уже вяло так с тракта отбегаем, а кто и дальше продолжает идти. И тут же немецкие самолеты снизились, обстреляли колонну, причем сделали несколько заходов, в нашем отряде под командой майора, у него еще погон не было, а имелось по две шпалы в петлицах, было человек 14 или 16, из них двое получили ранения. И не только у нас, в остальных отрядах тоже были потери. Так что немцы нам быстро показали, с кем воевать придется, тут уж мы стали серьезней относиться к командам.

В итоге нас привели к полковому штабу, там распределили по взводам, я попал во 2-й взвод 3-й роты 2-го батальона (затем он был переименован в 4-й). Из штаба отправили во взвод, ротный представил личному составу и замещающему командира ст. сержанту Хабибуллину, сказал: «Вот вам взводный, сибиряк». Замком передал мне списки личного состава, наш полк в это время стоял во втором эшелоне, во взводе было 17 человек по состоянию на конец марта 1943 г., потом нам дали еще девять человек. Все солдаты были вооружены винтовками, только мне уже позже выдали автомат.

А до того у меня был только пистолет, в бою от него толку нет. Кроме того, у меня во взводе было два ручных пулемета, а в роте был один станковый. Позже, после начала наступления, стало получше, даже автоматы появились, всего пять штук на весь взвод, зато мы стали именоваться «взводом автоматчиков». После того как я получил списки, мы простояли во втором эшелоне еще примерно с неделю, как раз получили пополнение. А затем заменили части, стоявшие на передовой, и вскоре получили приказ перейти в наступление. Но перед этим, к счастью, я успел акклиматизировался, а то в первые дни в окопах было жутковато, постоянная стрельба, а то и артналет, сна не было никакого, да еще холодища, несмотря на то, что был уже апрель месяц. К наступлению готовились серьезно, подтягивали конницу, мы на передовой заменили старослужащих, как говорится, готовились атаковать с новыми силами.

Единственное, у нас было мало танков, это чувствовалось, но на этом участке фронта после зимы и у нас, и у немцев оставалось мало народу. По существу, немцы не были готовы обороняться, им не хватало сил удерживать старые траншеи, и фронт постепенно выправлялся. Врезалась в память ночь перед атакой — периодически идет стрельба из пулеметов, немцы по нам бьют, а мы сидим и ждем сигнала.

Когда мы утром перешли в атаку, оказалось, что немцев в окопах уже нет, они ночью отошли, и так отступали до тех пор, пока не отошли на заранее подготовленные позиции. Мы преследовали отступающие части и, можно сказать, вели бои местного значения. Несмотря на явное стремление немцев отступить, стычки у нас происходили постоянно, у меня во взводе два человека было убито и три ранено за те полмесяца, пока мы их гнали, так что в итоге нас осталось 21 человек.

Немцы хитрые, они оставляли небольшие заградотряды на мотоциклах, мы преследуем их, а они неожиданно дадут несколько очередей из пулеметов, мы сразу же залегаем, потом подползем к огневой точке, а немцами там уже и не пахнет. Потом они опять организовывали заслоны. Но все-таки они уже были жидковаты, немцам не хватало сил даже для того, чтобы в серьезный бой вступить. В итоге мы подошли к р. Угра, где у немцев были подготовлены оборонительные позиции.

Мы здесь остановились, не стали с наскока атаковать, а начали готовиться к переправе, всех предупредили, что будем перебираться рано утром. На нашем участке были березняки, мы заранее подготовили кое-какие плоты, но в основной массе решили идти без плавсредств. В четыре часа утра, после артподготовки, кстати, она была не такая уж и мощная, мы пошли вперед, кто мог плавать, тот плыл, к счастью, река небольшая, на нашем участке была шириной метров 50 или 60, зато глубокая, так что плыть приходилось, кто не может плыть, тех уже и подтягивали. В моем взводе солдаты помогали друг другу, как могли, в итоге наш полк перешел реку и взял несколько немецких линий обороны.

За форсирование реки и занятие эшелонированной обороны противника я получил медаль «За боевые заслуги». Наш полк больших потерь не понес, да и дивизия в целом оставалась боеспособной, но немцы основательно укрепились, стало понятно, что без поддержки мы их оборону не прорвем. Немецкие позиции располагались в двух километрах от нас. Мы заняли удобные траншеи, начали окопы рыть, враг не активизировался, разве что постреливало боевое охранение.

Мы делали так — направляли солдата на ночь, определяем ему сектор обстрела, на случай, если появится враг, он должен открыть огонь, но даже если немцы не сунутся ночью, все равно боец должен не менее 10 патронов выстрелить из винтовки и из пулемета дать несколько очередей. Немцам было проще по ночам, у них были специальные ракетницы с парашютами, они хорошо освещали местность, да так, что и нам нейтральная полоса высвечивалась. Постепенно стали обустраиваться, рядом с окопами появились палатки, начали копать сеть траншей, даже трактора приезжали выкапывать траншеи. Но все-таки в основном мы рыли вручную. И немцы так делали, подводили технику к передовой, но ни мы, ни они во время работ друг по другу не стреляли, почему, не знаю. Так что мы встали в оборону и простояли так до Курской дуги.

Немцы во время обороны не шумели, а у нас решили отправить в разведку боем часть полка. Наш взвод в нее не попал, и рота тоже, но предупредили, что так и так, будет мощная артподготовка, и часть подразделений пойдет в атаку до определенной черты. Мы знали, в какое время будет проведена разведка, и действительно, страшно громыхала артиллерия. После операции говорили, что человек 40 оглушенных немцев прямо в окопах захватили в плен. Потерь у нас почти не было, потому что настолько был мощный артиллерийский налет, что передний край немцев почти полностью выбили. Рассказывали, что много противников было убито.

После мы продолжали стоять в обороне, но знаете, я во время наступления убедился, что немцы все равно лучше готовили траншеи, у нас разве что нишу в окопе сделаешь, да и все, а у них оборудовано все было, все выложено или веточками, или еще чем-то. Так удобно, у нас же похуже и грязи побольше. Кроме того, каждое утро над нашими позициями пролетал двухмоторный немецкий самолет «Фокке-Вульф» и четко сбрасывал листовки похожего содержания, мол «Сталин капут! Руки вверх!» и так далее.

Наши зенитчики пытались их сбить, надо сказать, что раза два действительно сбивали, но так они бронированные части имели и обычно спокойно улетали. К самолету мы привыкли, единственное, если у кого замполит найдет листовку, то сразу же выволочка делалась. Но я листовки читал постоянно, там все время было одно и то же, сдавайтесь, у вас будут коровы, вы поедете в тыл и все такое. Сталин капут, а мы вам землю дадим. Даже целые книжечки с фотографиями сбрасывали, как там поят солдат, и все такое. Также немцы кричали в рупор и довольно часто «Катюшу» играли. У нас тоже был свой рупор, мы немцам в ответ кричали, мол, сдавайтесь, война все равно проиграна.

Дезертиров у меня во взводе не было, и в роте не было, но я знаю, что в другой роте самострел был, причем довольно интересный. Вышел солдат на пост, дерево руками и ногами обхватил и бросил гранату, его осколками ранило. Он думал, что раз ночь, то подумают, мало ли, немцы кинули. Но его все равно разоблачили, выстроили часть полка в тылу километра за 2-3 от передовой, я не присутствовал, но рассказывали, что его как предателя расстреляли.

Так как нейтральная полоса тянулась километра полтора минимум, особой стрельбы не было, только лишь ночью ты должен дать сектор обстрела солдату, кстати, они не очень довольны были такими приказами, потому что после стрельбы ночью утром ведь надо винтовки чистить. Правда, снайперы донимали, но очень мало поражений было, расстояние для винтовки большое, у немцев же не винтовки были, а карабины в основном, они даже на меньшее расстояние били, чем наши «трехлинейки».

Может, мне так только казалось, но немцы действительно реже нас открывали огонь. Что примечательного было в обороне, так это то, что вскоре после первого наступления к нам в березняки приехали банные части и прямо на ЗИЛах организовали баню, какая радость у нас была, ведь вши заедали всех. И вот горячая вода, палатки, душ, у входа сидит женщина с ведром какой-то пены, записывает тебя в специальный журнал, после сбривает хозяйство, дальше на других машинах какие-то котлы, куда бросаешь белье, полностью заменили старое на новое. Так что нас освободили от вшей, это была величайшая радость.

Кстати, во время обороны меня все-таки зацепила пуля, но ранение было легкое, я отлежался в полевом госпитале и вскоре вернулся во взвод. А там уже начиналась подготовка к большому наступлению, к передовой начали скрытно подтягивать танки, для чего делали специальные окопы, покрытые зеленью и ветками, под которыми танки с воздуха было не рассмотреть. Окопы вырыли специальные части, но и нас несколько раз мобилизовывали, окопы для танков делались километра за три от передовой. Мы стояли на большаке, которым еще Наполеон ходил, сколько там было сожжено деревень и уничтожено всего, вы не представляете, немцев все ненавидели и ждали, когда же будет наступление. Вот когда поставили 45-мм легкие пушки рядом с пехотой, я понял, что наступление вот-вот начнется.

Наступление было назначено на 7 августа 1943 г., перед этим нас, командиров взводов, вызывали в штаб и объясняли, куда и как мы пойдем в атаку, кстати, противогазы приказали оставить где-то на позициях. Надо было приготовиться, оружие проверить, чтобы все было, как положено. По сигналу ракеты мы должны были пойти в атаку. Утром началась артподгтовка и длилась примерно с час, причем обстрел велся очень грамотно, когда начали бить по вторым линиям траншей, мы поднялись в атаку. Пошли довольно удачно, выбили немцев из первых окопов. Конечно, они по нам огонь открыли, но мы четко продвигались вперед, разумеется, все больше перебежками, а то и по-пластунски, а когда пережидали сильный огонь, то я солдат вперед не гнал, приказал, чтобы кто в окопах, кто в воронках от снарядов залегал. Знаете, не хотелось людей просто так терять.

Моя же задача заключалась прежде всего в том, чтобы смотреть, если ранило человека, то сразу же отправлять его на перевязку. В итоге мы заняли два эшелона, у меня из взвода было ранено семь человек, убитых нет. При этом хотел бы подчеркнуть, что солдат, пытавшихся укрыться и не атаковать, у меня во взводе не было, все понимали, что надо идти вперед, так что никто не пытался укрыться. Конечно, я знал, что кое-кто мог бы и попытаться спрятаться, но в атаке все на виду, от меня не спрячешься. В конечном счете, немцы скорее сами отступили, чем мы их выбили, знаете, их было столько перебито, и не сосчитаешь, настолько хорошую артподготовку провели. Мы их отогнали примерно на 15 километров, дальше шел второй эшелон обороны, и там немцы закрепились.

Но мы и здесь не задержались, выбили немцев и продолжали двигаться вперед, вскоре подступили к д. Юдино. Здесь бои были горячие, несколько дней мы то шли в наступление, то откатывались назад. Особенно тяжело было отступать в случае неудачной атаки, кто как мог, так и отползал, к счастью, воронок было очень много, можно спрятаться. Три раза так атаковали, и все откатывались, у меня во взводе было убито два человека, причем особенно нам досаждала не артиллерия, а немецкие минометы, их было очень много. Наиболее активно немцы использовали в ближнем бою ротные 50-мм минометы, бившие до 500 метров, они в атаке сильно мешали, хотя и крупнокалиберные минометы немцами также использовались. На третьи сутки мы решили ночью все-таки взять деревню. И атаковали удачно, кстати, сильно помогло освещение, которое давали немецкие ракеты. За взятие деревни я получил медаль «За Отвагу».

Затем мы пошли дальше и 23 сентября перерезали шоссе Смоленск-Рославль, по нему двигались отступающие немцы, мы навели на них шороху, и пошли дальше, где-то в конце сентября по частям распространили информацию, что нашей дивизии было присвоено почетное наименование «Смоленская». Но торжеств никаких не было, да и куда там праздновать, впереди всех ждали бои.

К октябрю 1943 г. мы вышли к р. Проня, немцы на подступах к реке оборонялись уже сильно, нам помогала артиллерия, а также наши штурмовики, которые начали без остановки атаковать немецкие позиции. Во время бомбардировки на земле начинался такой ад, что мы только думали, как сохранить себя. В любом случае мы всегда очень радовались прилету своих штурмовиков — причем не ожидаешь, небо чистое, и тут они откуда ни возьмись, вылетят, на бреющем полете расстреляют немецкие позиции на земле и спокойно улетят. Шороху они давали много, но вообще постоянно солдат на пузе был, и полз, и пригибался. Бои были очень тяжелые.

В ночь со 2 на 3 октября было принято решение форсировать р. Проня, и атаковать расположенный на вражеском берегу поселок Ленино. Вот здесь подготовка была лучше, нам предоставили и плавсредства, и личный состав отдельных подразделений подучили. Нам всем объяснили, мол, самое главное, в воде в случае попадания снаряда по твоему плавсредству ухватиться за любое бревно, лишь бы форсировать реку. Надо отметить, что в результате, в том числе благодаря выучке потери в моем взводе были небольшие, а вот в полку немаленькие, но кто из нас о потерях что знал, хотя мы видели, что они были. Но в целом у немцев была хорошо организована оборона, видимо, немцам подкинули орудия, так что форсировать реку мы форсировали, но вот оборону прорвать не удалось.

Вообще у нас стало модным не бросать пехоту как попало в атаку, а сначала артиллерией и минометами пробить брешь, и только потом пустить в атаку нас. В октябре 1943 г. в одном из боев я был ранен автоматной очередью, прострелили руку и ногу, и меня увезли в госпиталь, правда, сначала перевязали в санбате. Потом пошло мытарство по госпиталям, сначала были полевые, потом нас в какой-то большой поселок привезли, там был вроде как перевалочный пункт. Последним у меня был госпиталь в г. Котельниче Кировской области. Оттуда я был списан из армии, вышел инвалидом 3-й группы, правая рука совсем не слушалась. Меня отправили домой, я приехал к родителям в пос. Кургановку Барзасского района Кемеровской области.

Явился в районный военкомат, ведь война еще идет, там меня направили в Кургановскую среднюю школу на должность «военрук». Пусть я инвалид, но в то время всех кого можно направляли на такую работу. 10 февраля 1944 г. я появился в школе, где проработал до 1946 г. Учил я детей тактике и тому, что видел на фронте. Кроме того, старался почаще давать упражнения по стрельбе из малокалиберных винтовок, учил ползать по-пластунски, как правильно окапываться, т.е. всему тому, что могло им пригодиться на войне...    

 

Рабинович Григорий Алексеевич

Родился 25 августа 1922 года в селе Ракитное Киевской области в семье портного.

В 1941 году я закончил учебу в украинской школе-десятилетке (до этого пришлось пропустить два года учебы, первые три класса я учился в еврейской школе, но после ее закрытия — сначала не было мест в украинской школе, потом мне пришлось продолжать учебу классом ниже, так как я не знал украинского языка). Мой старший брат Яков перед началом войны находился на действительной службе в Красной Армии, служил в Гродно, потом нам прислали на него извещение — «пропал без вести осенью 1944 года»...

Жизнь нашей семьи протекала по обычному сельскому укладу, после окончания школы я ждал армейского призыва и никаких других дальнейших планов для себя не строил.

Когда объявили о начале войны, я не думал, что она продлится долго.

Ракитное было большим селом, являлось райцентром, и в нем в равной пропорции жили украинцы, евреи и поляки, так с первых дней войны многие соседи-украинцы не скрывали своей радости, что немцы на нас напали, а мужики заявляли вслух: «Если призовут, дальше Днепра не пойдем». Повестку на призыв я получил на шестое июля, собрали 80 призывников в колонну, и в сопровождении школьного военрука повели пешим ходом на Полтаву. По дороге украинцы сбежали из колонны, и когда мы подошли к днепровской переправе возле Канева, то среди призывников остались только евреи и совсем немного украинцев (почти все — сыновья сельских парт.активистов и советских работников) .

По дороге нас никто не кормил. Своей очереди переправиться на левый берег Днепра мы ждали двое суток, перед нами гнали скот, следовали армейские автоколонны, и здесь мы впервые испытали на себе, что такое настоящая бомбежка, немецкая авиация все время пыталась разбомбить мост. На левом берегу нас посадили в поезд вместе с призывниками из других мест и повезли на восток. Выгрузились мы в Башкирии, за Уфой, в лесу в районе станции Алкино, нас привезли в учебную часть. Здесь были одновременно дислоцированы, как говорили, 13 запасных учебных полков, в которых собрали большую людскую массу, но даже переодеть в армейское обмундирование такую ораву людей местные интенданты не могли. Мы еще целый месяц ходили на полевые занятия в своей «гражданской» одежде. Мобилизованных учили окапываться, ползать, как действовать по команде — «Танки справа! Танки слева!», штыковому бою, мы стреляли из СВТ и из «трехлинейки».

Меня, как имеющего среднее образование, направили в школу младших командиров, после ее окончания мне дали звание сержанта и оставили в запасном полку, командиром отделения, — готовить новобранцев. Меня такое дело категорически не устраивало, я несколько раз просил направить меня на фронт, но начальство не разрешало. Только в июле 1942 года мой очередной рапорт был удовлетворен и с маршевой ротой я отправился на передовую. Перед отправкой всем выдали новое обмундирование, сапоги, и под звуки оркестра от ворот части до вокзала маршевую роту провожало местное население... На фронт ехали почти без остановок, по «зеленой улице». Выгрузили нас где-то в Ростовской области. Маршевая рота прибыла в дивизию, и мы ахнули от удивления — стрелковые полки на две трети состояли из нацменов, русских бойцов была только треть, а как воюют такие дивизии, все уже знали, включая немцев, многие красноармейцы почти не знали русский язык. Меня назначили помощником командира стрелкового взвода.

Взоводом командовал младший лейтенант Ларцев, родом из Моршанска, другим сержантом во взводе был Сергей Сыровежкин.

Только прибыли на передовую, вскоре пошел слух, что мы в окружении.

И тут начался отход, похожий на организованный «драп», почти до самого Сталинграда, вдоль Дона до Волги. Наших войск на всем этом пространстве, кроме частей своей дивизии, мы не видели. Вечером роем ячейки и окопы, а ночью приходит связной из батальона — «Приказано отступать». Откатывались к Волге фактически без боя.

Нас в дневное время бомбили без передышки... Первое боевое крещение я принял уже за Аксаем, нам приказали атаковать какую-то деревушку, на въезде в которую стоял немецкий танк и находилась пулеметная точка. Страха в первом бою не было, я еще толком не понимал, что это такое — война... Только потом, когда мы взяли деревню, я посмотрел на гору гильз возле захваченного немецкого пулемета и подумал, что в каждой этой пуле могла быть и моя смерть...

Когда подошли к Сталинграду, то весь город уже горел, немцы бомбили Сталинград круглосуточно... На подступах к городу мы снова вступили в бой, но нас надолго не хватило, немцы всегда искали, где стоят национальные дивизии, зная, что это самое слабое место в нашей обороне... Там такие жестокие бои были... Лучше не вспоминать...

Остатки дивизии отвели на переформировку, в район Клетской, и на фронт нас вернули только в ноябре сорок второго года, началось наступление на Верхнем Дону...

И так, до самого конца войны, я воевал сержантом в пехоте, помощником командира стрелкового взвода. Воевать довелось в составе двух дивизий, в 350-й СД и в 180-й СД, выходить из двух окружений — «Харьковского» и «Житомирского», пройти с боями Украину, Румынию, Венгрию, Австрию...

Самыми тяжелыми боями, если сейчас не вспоминать Сталинград и «Харьковское окружение», были бои в Будапеште.

От нашего полка после завершения городских боев, без учета штабных, в строю осталось всего 70 человек... Страшные, непрерывные уличные бои.

Одна атака на офицерское училище чего нам стоила...

Помню, как мы затаскивали 45-мм орудие на второй этаж, чтобы стрелять по корпусу училища, размещенном в старом крепостном здании с толстыми каменными стенами. Перед училищем была большая открытая площадь, вымощенная камнями, мы пытались ночью подобраться к училищу через окрестные дома, прилегающие к площади, но тут появился наш командир, майор Белаш, и приказал: «По площади, ползком, вперед!», а там каждый метр пристрелян... Не атака, а настоящее самоубийство. В этот момент был смертельно ранен в живот мой товарищ Бабенко... Пополз дальше по площади, сразу еще двоих рядом убило. Мадьяры не выдержали, из-за стен вышла примерно рота курсантов и бросилась на нас в контратаку. Бой шел в упор, курсантов у стен мы перебили, сначала закрепились у ограды, а потом ворвались внутрь этой крепости...

Зачищали курсантские казармы, стреляли друг в друга с расстояния нескольких метров... После этого боя всех уцелевших солдат и офицеров построил командир полка и стал обнимать и целовать выживших.

Как-то мимо нас ночью ведут на исходные позиции перед атакой группу офицеров, примерно с роту. Не из нашего полка. Вооружены только винтовками.

Все без поясных ремней, да и винтовки у них висели на плече на проволоке, а не на винтовочных ремнях. Спрашиваем у офицера, идущего с автоматом сбоку: «Штрафников привели?» — «Нет, это сифилитики».

Тех, кто «поймал» венерическое заболевание, считали за «членовредителей, уклоняющихся от боя», и их также заставляли «искупать вину кровью».

Одно время я на фронте познакомился с командиром 55-й отдельной штрафной роты, это был здоровый молодой еврей с пудовыми кулаками. У нас один солдат в роте ударил старшину кулаком за постоянные придирки и издевательства, комполка приказал отправить бойца в штрафную, и мне комбат отдал приказ доставить этого солдата в расположение приданной дивизии штрафной роты. Пришли к штрафникам, захожу в офицерскую землянку, а там за столом сидят четыре пьяных в хлам офицера, командование роты. Докладываю, что привел «новенького». Этот ротный, еврей, спрашивает: «За что его?» — «Старшину ударил» — «И зачем ты его к нам привел?! За такое командир полка сам лично должен расстреливать перед строем!».

Полк с боями прошел рядом с Ракитным, но через несколько дней, мне приказали взять троих человек и отконвоировать в тыл 70 пленных немцев, и дорога на сборный пункт пленных как раз шла через Ракитное. Только я зашел в родное село, как меня тут же узнали, говорили: «Сын Рабиновича идет». Сделал немцам привал минут на двадцать, узнал, что тут происходило за последние два с лишним года. Увидел и тех, кто в сорок первом году сбежал, дезертировал из нашей колонны призывников, их еще не всех «загребли» в армию полевые военкоматы... Кто-то воевал, а кто-то отсиделся «под немцем», уплетая сало... На центральной площади на виселицах уже висели тела пяти человек: сельские полицаи и немецкие пособники. В Ракитном, оказывается, уже побывал военно-полевой суд и приговорил пойманных предателей к повешению.

Всех повешенных я знал до войны: Сакальский, клубный гармонист Бульвинский и так далее. Рядом на земле лежал еще труп женщины, ее тело уже вытащили из петли.

На обратном пути заночевал в Ракитном у семьи Коваленко, их сына уже призвали, и мне подробно рассказали, что творилось в селе в немецкую оккупацию...

Никто из соседей не мог точно сказать, что произошло с моими родителями, связь с родными я потерял еще летом 1941 года, и только в конце войны я узнал, что мама в эвакуации, а отца забрали по возрасту в трудовую армию.

Многие не особо радовались освобождению от оккупации. Не могу забыть один эпизод, когда мы выходили из Житомирского окружения. Ночью, пробравшись через болото, заходим в какое-то село, рядом со мной идут два бойца-нацмена, говорят между собой по-узбекски. У крайнего дома стоит женщина, услышала в темноте нерусскую речь и радостно воскликнула: «Слава Богу! Немцы вернулись!». У нас был один офицер, туркмен по национальности, так он ее за эти слова на месте пристрелил.

Из моих товарищей, из тех, кто призвался в армию в 1941 году, почти все погибли... Уцелел только Гриша Левич, на фронте ему оторвало руку...

Под Ленинградом погиб в бою одноклассник Боря Медведовский, но он призывался уже из Белой Церкви... Мой лучший друг Митя Пастернак закончил в 1942 году Уфимское пехотное училище и погиб уже в самом конце войны, в Австрии.

Мы относились к смерти как к неизбежной части войны. Никто не обсуждал какие-то промахи командования, поскольку мы были «пешками», «темными людьми», «мелкой пехотной сошкой» и никогда ничего не знали, что там задумано наверху и достигнуты ли цели, поставленные командармом или другим большим начальником. Это было не наше дело.

Но все понимали, что если не в этом бою, так в следующем — тебя вражеская пуля обязательно достанет, так к чему разговоры? Осенью сорок четвертого нас отвели на отдых, но вдруг внезапно подняли по тревоге и приказали форсированным маршем снова двигаться к фронту, сказали, что немцы перешли в контрнаступление.

Шли мы маршем 86 километров, фактически — без остановок. Неимоверно тяжелый переход. У нас один боец в роте, Соколов, напился, и после короткого привала не смог подняться с места, отказался идти дальше и был за это застрелен своим офицером-самодуром. Пришли на передовую, меняем батальон из укрепрайона, державшего оборону на данном участке. Проходят мимо нас в тыл девять человек, спрашиваем: «А где остальные? Что не выходят?». А нам отвечают: «Это все кто остался в живых. Девять человек... » Так бывало нередко...

Из двух окружений, в которых мне пришлось побывать, вообще всегда выходили жалкие остатки частей, «крохи»...

После войны на встрече ветеранов 350-й Стрелковой Дивизии вслух была произнесена цифра — за годы войны дивизия потеряла убитыми и ранеными 69.600 солдат и офицеров. И это только официальные потери, учтенные штабом дивизии, без «пропавших без вести» и без тех, кто «в списках не значился», а как на фронте учет потерь велся, вы и без меня знаете... Некоторые говорят, что в конце войны уже больше воевали «железом», а не «солдатским мясом», но я, вспоминая венгерские бои, с этим утверждением не могу согласиться...


В статье использованы материалы (фрагменты интервью и фотографии),
предоставленные сайтом iremember.ru. Отдельное спасибо руководителю
проекта «Я Помню» Артему Драбкину.


Полные версии интервью с:
Юзовчаком Борисом Петровичем
Баженовым Петром Федоровичем
Рабиновичем Григорием Алексеевичем


7 мая 2010 Г.

. 65-


65-

 65-

25 1923 . , , : , , , , .

, , , - - , , , . , – , .

, , — 25 , , . , , . , , , , – . , , , - , . , , :

— ?

— , — .

, , . . , .

, , . , , , 1932-1933 , . — … …

– 400 , 200… - : - , , … , , - , , -, … - , . , , , , , , , , .

, - . . , , 1933 . , 1907 .., . - .

: , … , , , .

. . - , , 1934 , , , .

, , , . – , , , ,   .

1921 .. , . , - , , - . , 1940 , , :   , , , .

? , , . 1912 .. , 1915 .. .

«112-»  , - 1941 . 2- , . , , , .

, - , , , . , . , , - . , , , , .

, , . , , , , , , . , - , — . , , ,   «» : , , .

, , - , . , , . , . , , …

, , , … , , .

. , , «» ( ), « » ( », « », «» ( ).  , , , , … : , , , , . , , , «» : , , , . , - , , .

- ,   , , , , …  , , , , , . ?..

22 , , « », . , , , . , , , , , . , , , , . , …  

, , , , « »,   « …» , , , , …

, , . , … ,  , , , - . , . , , , .

- , , 2 .

, - . : « , …» , , , …  , , , … . : , , . , «», .

- , , 15- . , 15- .

, 15- , . , -34 «», , , . «» , , , , , , , , .

15- , , .  

: , «»,   . : , , , , . . , , … , , , …

, , , .

? , . , .. 47-50, , 6-8 .

: , , , , . , , ,   .

- - . - - , . , - , .

, - . , 43- ,   . , , , , . .

: , . , .. , - . , , . , , - , , . , . , , , , … … , , . , , , — , . , ,  , , - …

. , … - … , . , , . ! , , .

.

. , , , , . , , …

. , , . , . , , , , , . , , , . , . , , , .

- 20 . , , , 23 , , . - 28 , . , , …

, . , , , , . , , .

. - , : « , ». , , . , , , , . : « , ». , .

, 2 1942 , - , . , , : « -, , , , ». , , . , , , , , . , , - . , - , , …

, , , , ? 100-150… – , , … , …

, , — . , , , , …

— , , , …

.

— , …

— .

— .

, , , ?.. - , .   . , , . , . …

, , , . : « ?» : « …» , , ?..  , , , - …

 

16 1924 . , , , . 10 , , «», , , , . , , «», .

, , , , - . , , , . , , . , .

. «», , . , « ». , , « ». 1939 . , , , , . , - , .

22 1941 . , , . , — , , , . , 18 . , , . , , , 1941 . - , .

, , , , . , , , . . , . , , , : « ! ! !» , , , . , , , , , , .

, , , : « !» « !» , -, , . , , - . 10 , . 1942 ., , , , , , . . , , , , , . , , , , .

1943 . , : « ! , , - , . , , ». , , , «. » . , , .

, . , , . , , , , , , , . , , , , , . - 1943- . , , , , , , , . , , , , .

, «», , , 757- 222- 33- . , , , - , - , , . , , , , , . , - , . , , , : «!» , , .

, . , , , , , , . «!» , . , , , , , , 14 16, . , . , , .

, , 2- 3- 2- ( 4-). , . , : « , ». , , 17 1943 ., . , .

, . , , . , , , , , « ». , , . , , . , , , , , , , , , . , , , , .

, , , , . , , , . — , , .

, , , , , . , , . , , , , 21 .

, , , , , , . . - , , . . , .

, , , , . , - , . , , , , , , , , , 50 60, , , , . , , .

« ». , , , , . . , , , .

— , , , , , , 10 . , , , , . , , , . - . , , , , , . .

, . , , , , , . , , , . , 40 . , , . , .

, , , , , , , , -. , . , «-» , « ! !» .

, , , . , , , . , , , , . , . , , . «» . , , , , .

, , , , . , , . , , , , . , 2-3 , , , .

, , , , , . , , , , , , , «».

, , . , , , , . , , , - , , , - , , . , .

, - , , . , , , , . , , . , , , , , . 45- , , - .

7 1943 ., , , , , , - . , , , . . , , , . , . , , , , , -, , , , , . , .

, , , . , , . , , , , , , . , , - , , . , , , , , , . 15 , , .

, , . . , , . , , , , , . , , , , , . 50- , 500 , , . - . , , , . « ».

23 -, , , , - , «». , , .

1943 . . , , , , . , , . — , , , , . , , , . .

2 3 . , . , , . , , , , . , , , , , , . , , , , .

, , . 1943 . , , , , . , , - , . . . , 3- , . , . .

, , «». , . 10 1944 . , 1946 . , . , , -, , .. , ...    

 


25 1922 .

1941 - ( , , — , , ). , , — « 1944 »...

, .

, , .

, , , , - , , : « , ». , 80 , . , , ( — . ) .

. , , , , , . . , , , . , , 13 , , . «» . , , — « ! !», , «».

, , , , , — . , , . 1942 . , , ... , « ». - . , — , , , , , . .

, , .

, , .

, «», , . , , . , — « ». .

... , - , . , , — ... , , , ...

, , ... , , , , , ... ... ...

, , , ...

, , , . , 350- 180- , — «» «», , , , ...

, « », .

, , 70 ... , .

...

, 45- , , . , , , , , , : « , , !», ... , . ... , . , - . , , , ...

, ... .

- , . . .

, , . , : « ?» — «, ».

, «» , «, », « ».

55- , . , , . , , , . , «». , , : « ?» — « » — « ?! !».

, , 70 , . , , : « ». , , . , , , «» ... - , - « », ... : . , , - .

: , . , .

, , , ...

, , 1941 , , , .

. , . , , - , -, -. , : « ! !». , , .

, , 1941 , ... , ...

, ... 1942 , .

. - , «», « », « » , , . .

, , — , ? , , , .

86 , — . . , , , , -. , , . , : « ? ?». : « . ... » ...

, , , «»...

350- — 69.600 . , , « » , « », , ... , «», « », , , ...


( ),
iremember.ru.
« » .


: