Попов Николай Васильевич
Я родился 17 апреля 1924 г. в г. Камышлове Свердловской области. Родители мои были простыми рабочими, отец умер, когда мне пять лет исполнилось, мы жили с матерью, нас было трое братьев, я средний. Я учился в свердловской насоновской школе, окончил 7 классов. В конце 1940 г. меня послали на курсы трактористов, которые я закончил зимой 1941 г. Работал рядом с городом, тракторов тогда было очень мало, труд наш ценился. Осенью 1940 г. моих родственников, демобилизованных из армии, стали вызывать в военкомат на переподготовку. Зимой с 1940 на 1941 г. они уходили, и большинство потом не вернулось с фронта. Уже было тревожное ощущение, что-то предвиделось. 22 июня 1941 г. я как раз был на улице, и по радио объявили о начале войны, еще никто не знал ничего. Во второй половине дня объявили: «Внимание! Внимание! Особое сообщение!» — и все сразу прислушались, выступал Молотов. Выяснилось, что фашисты вероломно напали на Советский Союз.
После 22 июня началась мобилизация, кто-то добровольно шел, кого-то вызывали в военкоматы и отправляли на фронт. Я продолжал работать, со мной присыпщиком работала уже девушка, в конце 1941 г. мы подготовили наши трактора к следующему, 1942 г. на МТС, машинотракторных станциях. Тогда специальных мастерских не было, сами, кто работал, тот и ремонтировал. А потом в 1942 г. по весне наша бригада выехала в поле, в конце мая мой меньший брат прибегает к нам на полевой стан, и приносит повестку в военкомат. Явиться надо было на 9.00 утра, а он в поле пришел только к обеду.
Я загнал трактор на полевой стан, бригадира не было, умылся в ближайшей речушке, и быстренько домой, дома мать уже знала о повестке. Быстренько переоделся и прихожу в военкомат, где-то уже после обеда. А на меня там как напустились, ты, дескать, дезертир, в армию не хочешь идти, мы тебя под трибунал отдадим, я говорю: «Я же не знал! Был на работе». Они поуспокоились, отправили на медкомиссию. Я сразу зашел, там несколько врачей сидело, разделся, меня спрашивают: «На что обижаешься?» Я ведь молодой был, говорю: «Да ни на что я не обижаюсь!» Быстренько посмотрели, сказали, годен. А там, в военкомат уже приехало много молодежи, вызвали со всего района, во дворе стояли. Я до дому сходил, на 20.00 надо было уже в военкомат с вещами. Из военкомата до станции привели, на поезд посадили и утром мы приехали в Свердловск, в облвоенкомат. Привели, сказали располагаться, а негде было, ночь провели на земле.
Утром начали нас распределять: кого в училище, кого сразу формировали и в расположенную там же в городе воинскую часть направляли. Меня не сразу распределили, на третий день направили в нижнетагильскую танковую школу. Я там оказался в начале июня, проучился три месяца. Эту школу только-только эвакуировали из Харькова, так что мы большую часть времени занимались не обучением, а подготовкой школы — копали землянки, готовили классы, теоретических занятий мало было. Сразу по прибытии в Нижний Тагил свозили в баню, выдали обмундирование, тогда еще погон не было, были петлицы, после присягу приняли. В училище кормили не очень, но все же давали. Ближе к концу обучения на практических занятиях показали, где заливается масло в танке.
Вначале на тракторе ЧТЗ проехали круг, я же работал уже трактористом, поэтому я проехал метров 100 или 200 и инструктор говорит: «Слазь с трактора». У нас были танки БТ-7, на нем несколько кругов на танкодроме проездил, а потом на Т-34. Командиры в большинстве уже были с госпиталей, в боевых действиях участвовали, можно сказать, инвалиды войны. Учили так — немного теории, практики, на танкодром несколько раз строем водили, он недалеко от училища находился.
Стрелкового оружия не давали, только когда на посты охраны ходили, тогда давали винтовку. А так без оружия были, и стрелять никто не учил. В училище проходили подготовку по трем направлениям — механик-водитель, радист-стрелок и заряжающий, командиры машин там не учились. Нас выпустили в начале октября, сразу свели в маршевую роту, разбили на экипажи, по три экипажа вызывали на завод и там мы получали машины. Экзаменов, можно сказать, никаких не было, нам говорили: «Научитесь там!» Всем механикам присвоили звания сержантов, тогда погон не было, были треугольнички на петлицах.
После окончания училища мы получили на нижнетагильском вагонозаводе танки Т-34, съездили на обкатку, и сразу на платформу погрузились. Больше всего запомнилось на заводе, как с одной стороны цеха завозились корпуса танковые и башни, а в другом конце уже гудел готовая машина. Танки были уже с рациями и танково-переговорными устройствами. Слабенькие рации были, в пределах 5 км работали, и то не сильно брали.
Наши танки были уже белой краской покрашены. Как получили машины, нас погрузили на платформу, рабочие закрепили танки, и под Сталинград. В начале говорили, что на Ленинградский фронт отправляемся, но направили под Сталинград. Наш эшелон пополнил 36-ю танковую бригаду 4-го механизированного корпуса, приданного 5-ой ударной армии. Под вечер прибыл наш эшелон в г. Камышин под Сталинградом, мы были в теплушках, по прибытии к нам сразу пришел помпотех, велел забирать свои вещи, и по машинам. Мы свои вещи забрали, подошли к платформам, а там: «Рубить основное крепление танков!» Мы сняли крепление, оставили только под гусеницами, ночью разгружались возле леса. Через какое-то время пролетел самолет, понавесил «фонарей».
Мы как раз успели танки сгрузить с платформы, и регулировщики кричат: «Скорее уезжайте». Оттуда мы уехали в лес, танки поставили, через небольшой промежуток времени слышим гул самолетов, и началась бомбежка. День простояли, ночью переправляли нас через Волгу. Утром сразу вошли в бой, вышли в ложбинку, там местность была такая, балки, овраги, 19 ноября начался прорыв, мы пошли в бой, танкового десанта не было. Начали теснить фашистов, мы поддерживали пехотную часть, оттуда нас бросили в сторону города. Первый бой, мы только первую бомбежку услышали, кругом дым, рвется, когда люк передний закроешь, через оптический прицел только и видишь «земля-небо, земля-небо». Вот и все, командир только указание даст, так ориентир и уловишь.
Перед нашей атакой была артподготовка, потом за валом огня мы пошли, на первые немецкие траншеи наехали, я через триплекс увидел, да и почувствовал, что на траншеи наехали. Увидел уже наши первые горящие машины. В первом бою мы много на пулеметы наезжали, командир из пушки и спаренного пулемета лупил. А стрелок-радист, ему тоже через небольшую дырочку многого не видно, ты уже сам что-то через триплекс видишь, в бок его пихаешь, он только поворачивает, диск поставит, и на гашетку нажимает. Не жалели патронов, абы шум был. А куда стреляешь, кто его знает. Потери были очень серьезные, мы под Сталинградом, можно сказать, половину своей техники потеряли. После первых боев, нас, выпускников училища, почти что не осталось, кого ранило, кто погиб.
Когда Манштейн начал прорыв к Сталинграду, нас бросили на р. Мышку, немцы подбросили с Кавказа подкрепления, хотели освободить окруженного Паулюса. Но наш солдат грудью встал. Если бы не наш Ванька, прорвался бы Манштейн к Паулюсу. Мы ночью атаковали, при поддержке артиллерии и минометов. Там село было — ночью мы его брали, днем — фашист. Дня три продолжалась такая катавасия. Там у фашистов все было: и мины, и противотанковые орудия. Нас не сильно использовали, больше артиллерия действовала. Встречались там с немецкими танками, но у немцев тогда ни «Тигров», ни «Пантер» не было, наша броня посильнее была, если в нас снаряд попадал в лобовую броню, у нас вмятина появлялась, а у немецких танков в случае попадания трещины по корпусу шли, у наших танков вязче броня была. У нас во время боев перебили гусеницу: подорвались на мине, хотели восстановить, но фашисты нас обстреляли, пришлось до вечера сидеть в танке.
К вечеру наша пехота потеснила немцев, вот мы и занялись гусеницей. Сами гусеницу натянули, у нас специальные тросы были. Запускаешь двигатель — и на основное колесо наматывали, потом уже перекатами, под катки. И потихонечку двигались, поворачивали. Постепенно мы начали теснить немцев в сторону калмыцких степей, они стали отходить, в декабре на других участках фронта их давить начали.
Мы через калмыцкие степи пошли на Ростов. Тут мы гнали румын и итальянцев. Они в большинстве отрядами отступали, у румын были повозки, «каруцы», задние колеса большие, передние маленькие. У нас же с питанием было не очень, остановишь румын, один на танке с автоматом стоит, остальные по «каруцам» шарятся. В начале февраля мы вышли к Ростову, и встали на формирование. Под Ростов пришли почти без танков, в нашей бригаде не больше двух десятков танков оставалось. Мы простояли месяца полтора в станице Большекрепинской, почти каждый день нас немцы бомбили. В станице нам уже погоны прицепили, присвоили части гвардейское звание, почетное название «Сталинградская», стали мы 36-ой гвардейской Сталинградской отдельной танковой бригадой. Мне присвоили звание ст. сержант. Бригаду полностью укомплектовали.
Потом подошли к р. Миус, там есть такая сопка знаменитая, Саур-могила. С этой сопки, говорят, был виден Таганрог и Азовское море, даже Харьков можно было разглядеть. Эта Саур-могила была немцами сильно укреплена, мы под сопкой пошли в прорыв, тяжелые бои были, в этом бою наш танк сгорел. Когда после артподготовки мы двинулись, сразу прошли первые траншеи, а на вторых нам в лоб попало, а потом сбоку, и пламя в машине быстро загорелось. У нас заряжающего ранило, пришлось его вытаскивать, еле-еле вытащили, только вылезли, как по нам из пулеметов бешеный огонь открыли, мы слышали, как по люкам пули звенят, свою-то пулю не услышишь, не поймешь, как на земле окажешься. Я за войну из трех горящих танков вываливался.
Немцев уже теснили, но, когда от танка отбежали, увидели, что недалеко пушка стоит, она нас и достала. Где ползком, где бежали, раненого на себе тащили. Все было, и пулеметы, и снаряды рвались, не поймешь, где немцы бьют, где наши. Потери в этом бою были огромные, в прорыв ведь как на смерть идешь, нас снова отвели в Луганскую область в села Амвросимовка и Сухая Балка на пополнение. Там наш экипаж получил новый Т-34-76 с командирской башенкой.
После пополнения участвовали в боях за Донбасс, фашисты там сильно не сопротивлялись, они уже отходили. Больше в зачистках участвовали, люк приоткроешь, гранату РГД в траншею немецкую бросаешь. Тут сильных боев не было. Нас готовили делать прорыв на юг Украины. Мы вышли на р. Молочную, тут уже сильные бои были. Там равнина в большинстве, поэтому мы понесли большие потери от артиллерийского огня. Здесь наш экипаж впервые встретился с «Пантерами».
После прорыва на р. Молочной мы вышли к селам Малый и Большой Токмак (Днепропетровская область), под обстрелом, на гору поднялись и там нас встретили две «Пантеры». С нами была самоходка ИСУ-152, вот она вышла из лесопосадки и уничтожила одну из них, вторая сбежала. Вот тут нам, представьте себе, попали в ствол пушки, он согнулся, мы развернули башню назад, по немецким траншеям поездили, взяли раненых, и поехали в тыл. В тылу заменили пушку, и потом обратно пошли через Гуляй-Поле, на Новоосканию. Тут немного постояли, помню, как наши истребители над нами часто летали. В конце октября вышли на Голую Пристань. Нашу бригаду хотели перебросить в Северный Крым на помощь 19-му танковому корпусу, но мы не успели подойти, они, 19-ый танковый, погибли в Армянске.
Потом нас отвели в села Малая и Большая Белозерка в Днепропетровской области. Там мы стояли в обороне, закопали свои танки, рядом с нами артиллеристы размещались. В январе 1944 г. началась Никопольско-Криворожская операция, меня под Никополем ранило. Мы с пехотой в прорыв вошли, взяли г. Дзержинск, и вышли к станции Чертомлык, и там нам указали, что в балке укрепились фашисты, их надо выдавить. В нашей бригаде танков оставалось немного, мы вышли из-за домов в наступление, нас сразу обстреляли, один танк взорвался полностью, его экипаж погиб. Мы отступили, потом вечером опять пошли на первийские хутора, на станцию Чертомлык. Вот под станцией меня и ранило, с горящей машины выскочили, мы уже бежали, ничего не видел, слышу, прошумело что-то, и все — осколками ранило всю левую сторону — щеку, руку, ногу.
Потом госпиталь. Нас, раненых, вначале привезли в полевой медсанбат, мы все грязные, зима была теплая, дождливая. Помыли, я, правда, был без сознания. Когда я пришел в чувство, сколько пролежал без сознания не знаю — на мне чистые кальсоны, рубашка, лежу в палатке, я зашевелился, рядом лежащий раненый солдат как закричит: «Медсестра! Медсестра! Раненый танкист ожил!» Потом госпиталь, пока я выздоравливал, наши уже освободили Одессу. Тогда узнал, где стояла моя бригада, в Одесской области есть станция Раздельное, и сбежал туда из госпиталя. В бригаде как узнали, что я свой, меня сразу в новый экипаж направили. Тех ребят, с которыми был, я больше уже и не видел. Кто говорил, что раненые, никто точно не знал, пополнение новое пришло.
После прибытия участвовал в Ясско-Кишиневском прорыве. Вначале артподготовка, мы форсировали Днестр, взяли городок Бендеры, и за городком ночью зашли в лесок. И там нас самолеты «Илы» обстреляли, наши летчики, потерь, к счастью, не было. По Молдавии мы прошли с малыми боями, потери тоже были небольшие. Но под Тирасполем серьезные бои были, через Днестр плацдарм был захвачен еще по весне, наши солдаты там днем в окопах по колено в воде сидели. Рано утром мы по понтонному мосту перешли, и вошли в прорыв, потери были.
Затем ночью форсировали р. Прут в районе г. Камрад по железнодорожному мосту, который фашисты не успели взорвать. И вошли в Румынию, румыны нам не сопротивлялись уже, они потом вошли в антигитлеровскую коалицию и совместно с нами участвовали в боях, особенно в Венгрии. Но местное население нас встречало не особенно. После Румынии вошли в Болгарию. Там особых боев не было, только бой был за г. Бургас, потому как там фашисты хорошо укрепились, и в Софии довелось участвовать в уличных боях. У нас был танковый десант, улочки неширокие, два танка уже не проедут. Мы были уже обстрелянные, из подвалов и из окон был обстрел, гранаты на нас кидали, мы как боролись: люк приоткрывали, у нас в каждом танке был запасной пулемет Дегтярев, и из него заряжающий через люк противника обстреливал. Но в городе пехота самое главное делала, дома зачищала, мы их поддерживали, где-то за стенку спрячешься, где-то за дом, и подавляешь огневые точки противника. Там фашисты не очень крепкие были.
После Софии мы прошли через горы в Югославию, поддерживали югославских партизан из армии Тито, вместе с югославами пошли на Белград. Немцы в нем сильно сопротивлялись, но там большую часть сами югославы воевали, мы их поддерживали. Мы в Белград заходили через небольшой городок, в нем освободили лагерь военнопленных. В Белграде потеряли много танков, в конце сентября 1944 г. нас опять в Белграде пополняли. Там я присутствовал на параде югославской армии, сам Тито выступал, нас как гостей пригласили.
Оттуда мы пошли в Венгрию, без боев переправились через Дунай, прошли маршем до г. Дебрецени, здесь участвовали в больших боях, после которых фашисты отошли под Будапешт. У озера Балатон в бригаде много танков сгорело, наш тоже. Под Балатоном мы столкнулись с «Пантерами», «Тиграми» и даже с Т-VII, «Королевским Тигром». Было это зимой, наш танк сгорел, ему болванка в борт попала. Вывалились оттуда, убежали кто куда, в траншеях немецких постреляли, и дошли к своим. Я пришел в штаб, мне сразу говорят, в одном экипаже раненый механик, иди туда. Вот я пересел в другой экипаж.
Все же начали теснить немцев, вошли в Будапешт, там наши танки фаустники хорошо жгли, из подвалов лупили. Наши братья пехотинцы их уничтожали, мы сами тоже. Большие потери были. Как с фаустпатронщиками бороться? Только матушка пехота и сами где заметим, или отъезжали в сторону, стреляли из пушек, но что пушкой сделаешь? Если бронебойным — не выкуришь, осколочно-фугасным — у фундамента взрывается, немец вглубь подвала забьется, не достанешь, так что большинство пехота с фаустниками расправлялась. Там долго бои были, наш танк тоже подбили, нас вытягивала ремонтная бригада, спамовцы, на одних катках. Наш танк где-то за городом восстанавливали, а в это время бои шли, теснили фашистов в городе.
Как танк отремонтировали, у нас в экипаже изменения — нового командира машины поставили. Немца уже в сторону Австрии теснили, там же лесистая местность, горы, нелегко прорываться. Мы возле Вены в прорыв вошли, там были сильные укрепления, сразу большие потери понесли, нашу танковую бригаду назад отвели, где-то нашли все-таки слабину, прорвали. И тогда нам на танки посадили десантников, по бочке солярки, два ящика боеприпасов привязали — и в прорыв. Вену обошли без боев. Но все же фашисты уже слабые были, наши в Берлине сражались, 1945 год, фашисты уже не так сильно сопротивлялись.
Подошли мы к г. Ленцу, встали под ним, не заходя, там и встретили 9 мая. Стояли мы ночью в лесочке, танки замаскировали ветками. Я сиденье разложил, спал, командир с заряжающим на боеукладке спали, весна, тепло. У радиста рация всегда включена была, вдруг радист как ударит меня в бок, обнимает, я не пойму, что случилось, кругом стрельба такая, кричат. Я вначале подумал, что фашисты наступают, сильная стрельба. Когда в люк высунулся, радист кричит: «Победа! Победа!» Командира с заряжающим разбудили, обнимаемся, выскочили, кто кричит, кто стреляет. Обнимались, целовались, кто плакал, кто смеялся. Откуда-то взялись гармошки, песни пошли, пляски...
Жаркой Филипп Михайлович
В конце июля 1941 года офицерский состав (в том числе и я), участвовавший в боях на Юго-Западном фронте и не имевший подчиненных, был собран в лагерях Харьковского училища, а далее в составе 67-го отдельного танкового батальона отправлен в Костеревские лагеря под Москву.
В декабре 1941 года, после назначения на должность командира танкового взвода в маршевой роте, я был назначен на танковый завод в Челябинск для участия в сборке тяжелых танков КВ-1 с последующей их отправкой на фронт. Работа на участках сборки танков дала много полезного экипажам в дальнейшем при боевых действиях. Танковой ротой командовал старший лейтенант Гуляев, ранее в боях не участвовавший. В роте по штату было пять танков (два взвода по два танка и танк командира).
В конце февраля 1942 года наша танковая рота тяжелых танков КВ-1 была направлена в 12-ю танковую бригаду 9-й армии Южного фронта, которая вела боевые действия на Украине в районе городов Изюм — Славянск-Краматорск.
12-я танковая бригада была сформирована в сентябре 1941 года в Харькове на базе 43-й танковой дивизии. До середины марта 1942 года бригадой командовал генерал Баданов Василий Михайлович, а затем полковник Кирнос Авраам Соломонович. Бригада, действуя в составе 9-й армии Южного фронта, получила задачу овладеть городами Краматорск, Славянск и поселком Маяки. По прибытии эшелона с танковой ротой к месту назначения, пришлось прогревать и заводить танки на платформе перед разгрузкой с использованием пара паровоза. Из-за глубокого снежного покрова мой танк механик-водитель Бондаренко посадил на днище. Рота ушла в район боевых действий, а мне с экипажем пришлось сутки откапывать танк...
С того времени уже прошло 65 лет, многое забылось, поэтому дальнейшие события я буду писать с использованием архивных материалов.
Обстановка на данном участке фронта была следующая. В конце декабря 1941 года главком Юго-Западного направления представил в Ставку план операции, согласно которой войска Юго-Западного и Южного фронтов нацеливались на разгром противника на южном крыле советско-германского фронта с выходом на рубеж реки Днепр. Ставка предложила провести частную операцию по разгрому немцев в Донбассе, которая получила название Барвенково-Лозовекой. Замысел ее состоял в том, чтобы ударом смежных крыльев Юго-Западного и Южного фронтов прорвать оборону противника и, развивая наступление на Запорожье, выйти в тыл его донбасско-таганрогской группировки. Операция началась в январе 1942 года и в первые дни проходила успешно. Но к концу января немецкое командование подтянуло дополнительные силы и наступление советских войск было остановлено.
В результате наши войска попали в полуокружение в районе Барвенково – Лозовая, которое стали называть Барвенковским выступом (см. карту). Обстановка здесь стабилизировалась, хотя продолжались бои местного значения с целью расширения горла Барвенковского выступа — на севере на Харьков и на юге в районе поселка Маяки, где и была 12-я танковая бригада, на славянско-краматорскую группу немцев. Эти бои с большими потерями проходили с марта до середины апреля и, как известно, практически ни к чему не привели. Противник на участке наступления создал сильный оборонительный рубеж, используя для этого населенные пункты. Действия же наших танков усложнялось тем, что в марте в этих районах был глубокий снежный покров, и оборона противника строилась на опорных пунктах, используя населенные пункты.
До начала боев личный состав нашей роты занимался рекогносцировкой местности, прокладкой маршрутов выхода на исходные позиции. Задачу на атаку ставил лично командир бригады Баданов. Находясь на выжидательных позициях (12-15 км от переднего края) экипажи жили под танками. Сначала выкапывали в снегу траншею, на которую наезжали танком. Сверху накрывали брезентом, а под танком разводили костер. Это обеспечивало готовность к заводке двигателя и обогрев экипажа. Время от времени с помощью солярки отмывались от сажи. В некоторых мемуарах про этот период войны я с удивлением прочитал, что «с целью постоянной боевой готовности танкистами из домов оборудовались хода сообщения к окопам и огневым точкам». И это при таком снегу!
17 марта 1942 года после артиллерийской подготовки 12-я танковая бригада двумя батальонами совместно с пехотой начала наступление на Совхоз №5. Была прорвана первая линия обороны, но далее противник, используя артиллерию, остановил наступление. Танк командира роты старшего лейтенанта Гуляева, имея боевой опытный экипаж, прошедший финскую войну, оторвался от роты, вклинился в оборону противника, но был подбит и окружен немцами. Экипаж в составе Гуляева, механика-водителя Лесникова, радиста Керикеш героически оборонялись до последнего снаряда, о чем передавали по радио. В дальнейшем после овладения населенного пункта их танк был обнаружен сожженным с погибшим экипажем внутри машины. После героической гибели командира, я был назначен командиром роты.
Этот бой показал, что боекомплект танка КВ-1 в количестве 28 снарядов не полностью обеспечивает ведение боевых действий. Например, при наступлении мне пришлось для пополнения боекомплекта танка два раза выходить из боя. В последующем боекомплект довели до 80 снарядов, которые укладывали на днище, что создавало некоторое неудобство экипажу. Кроме того, при совершаемом марше КВ-1 значительно отставали от Т-34 и Т-70, которые также входили в состав танковых бригад. Вместе с тем, как танк поддержки пехоты KB-1 был лучше – толстая броня и больший силуэт позволяли пехотинцам укрываться за танком в ходе атаки. При движении на первой передаче скорость KB-1 была такой же, как у шедших в атаку солдат, в то время как танки Т-34 отрывались от своей пехоты. Также следует отметить, что за период времени прошедший после боев на Украине летом 1941 года улучшений в трансмиссии танков КВ-1 не было сделано, а взамен, как стало известно позже, разрабатывались зачем-то новые модификации этого танка. Кроме того, большинство танков КВ-1 не имели оптики, т.к. харьковский завод был эвакуирован. Однако все новые танки были радиофицированы (хотя в ряде мемуаров пишут обратное)…
В апреле 1942 года 12-я танковая бригада продолжала вести безрезультатные боевые действия за овладением городов Славянск и Краматорск. Помню, что при наступлении танки роты встали из-за сильного огня противника и отсутствия пехоты. Радио экипажи выключили. Пришлось вооружиться молотком и, бегая от танка к танку, стучать в броню и указывать направление наступления.
О слаженности экипажа моего танка можно привести эпизод уничтожения тараном противотанковой пушки противника. Во время боя механик-водитель Бондаренко, на мгновение опередив выстрел, таранил пушку противника вместе с расчетом. В результате тарана (пушка занимала огневую позицию у дома) танк днищем наехал на фундамент. Произошло провисание гусениц, и к тому-же крыша дома обрушилась на танк. В этих условиях экипаж быстро через нижний люк вылез из танка и, закрепив бревно самовытаскивания, сошел с преграды. Через некоторое время танк снова был в бою….
К началу мая в результате боевых действий войска Юго-Западного и Южного фронтов в районе Изюм, Лозовая, Барвенково заняли выступ, глубина которого составляла почти 90 км, а ширина 100 км. Для наших войск наличие этого выступа имело двойное значение. С одной стороны, армии заняли выгодное положение, чтобы нанести удар во фланг и тыл харьковской и донбасской группировкам немцев, а с другой — они сами были под угрозой возможного окружения противником. На Барвенсковском выступе находились два танковых корпуса и несколько танковых бригад (в том числе и наша 12-а).
Военный совет Юго-Западного направления разработал и 10 апреля 1942 года представил в Ставку план операции по овладению районом Харькова и дальнейшему наступлению на Днепропетровск и Синельниково. «Главный удар с Барвенковского выступа на Харьков должна нанести 6-я армия генерала Городнянского, армейская группа генерала Бобкина наносила удар на Красноград, обеспечивая действия 6-й армии с юго-запада (см. карту). Из района Волчанска навстречу 6-й армии должен наноситься удар соединениями 28-й армии. Ослабленный в предыдущих боях, Южный фронт активных задач не получил и должен был вести локальные бои частного характера. 57-я армия генерала Подласа и 9-я армия генерала Харитонова должны были организовать оборону южного фаса Барвенковского плацдарма, чтобы обеспечить с юга ударную группировку Юго-Западного фронта. Танковые войска Южного фронта передали большую часть своих сил в состав Юго-Западного фронта кроме резерва – 24-го танкового корпуса и 12-й, 15-й и 121-й танковых бригад».
В свою очередь в апреле 1942 года германское командование, как, оказалось, приступило к подготовке операции по ликвидации Барвенковского выступа, получившей обозначение «Фридерикус- 1». Ее замысел состоял в том, чтобы встречными ударами 6-й армии генерала Паулюса с севера из района Балаклеи и с юга армейской группы генерала Клейста из района Славянска — Краматорска в общем, направлении на Изюм окружить и уничтожить советские войска на Барвенковском выступе (см. карту).
Войска 9-й армии, находившейся на левом фланге барвенковского плацдарма, с 7 по 15 мая проводили частную операцию по овладению укрепленным узлом в районе поселка Маяки, так как 4 мая подразделения немецкой пехотной дивизии захватили господствующую высоту севернее Маяков. В операции принимали участие 15-я и наша 12-я танковые бригады. Поселок оборонял батальон противника, усиленный противотанковыми орудиями, минометами, пулеметами и закопанными в землю танками.
7 мая после артподготовки во взаимодействии с частями 1120-го стрелкового полка 51-й стрелковой дивизии и 121-м инженерным батальоном пять танков Т-34 и 10 танков Т-60 15-й танковой бригады атаковали высоту и поселок Маяки и ворвались в него. Однако в результате сильного минометного обстрела, пехота за танками не пошла. Танки 15-й танковой бригады отошли, уничтожив три танка Pzkpfw III, две противотанковые пушки и около 50 солдат и офицеров противника. Свои потери составили пять машин (два танка Т-34 и три Т-60). Hа следующий день в населенный пункт Маяки прибыло еще два батальона пехоты противника и последующая наша атака также успеха не имела. 11 мая 15-я танковая бригада внезапно атаковала укрепленную высоту в 2 км севернее поселка Маяки и без потерь овладела ею. Противник потерял по архивным данным один танк Pzkpfw III, семь противотанковых орудий, до 300 солдат и офицеров убитыми и 30 пленными...
Баданес Михаил Кусилевич
Я родился в 1918 году в городе Елисаветограде (Кировоград) на Украине. В 1919 году спасаясь от кровавых петлюровских погромов наша семья бежала в Белоруссию.
В Минске прошли мое детство и юность. В 1937 году я поступил на механический факультет Минского политехнического института. Через год, сидя за конспектами в институтской библиотеке, я случайно увидел в одном из технических журналов объявление о наборе слушателей в Военную академию механизации и моторизации Р.К.К.А. имени Сталина.
В академию набирали только студентов окончивших один-два курса обучения в гражданских технических вузах, а также шел целевой набор непосредственно из Красной Армии, но из «войсковиков» зачисляли после всевозможных экзаменов, комиссий и проверок, только тех, кто успел закончить до поступления в академию полный курс военного училища.
Я послал документы в приемную комиссию с просьбой о зачислении на инженерно-танковый факультет, и вскоре получил вызов в Москву. Сначала меня зачислили на первый курс, но уже через неделю, после проверки уровня знаний, перевели сразу на второй курс.
Академия состояла из трех факультетов: командного, со сроком обучения три года, и инженерно-танкового, со сроком обучения 5 лет. В 1939 году в академии открыли новый факультет — автотракторный. Помимо основного набора на эти факультеты, туда отчисляли слушателей слабо успевающих по профильным предметам с командного и c инженерного факультетов.
На наш курс набрали 200 человек.
Слушатели размещались в общежитии расположенном на территории академии.
Жили в комнатах по шесть человек. Нам платили стипендию — 425 рублей, но на 3-м курсе всем слушателям присвоили звание младших воентехников и мы уже получали командирскую зарплату, примерно 600 рублей. При выпуске из Академии слушателям факультета присваивалось звание воентехника 1-го ранга — три «кубика» в петлицах — и всем засчитывался один год армейской выслуги. Отличники учебы получали звание военинженер 3-го ранга.
Питались слушатели в столовой на территории ВА ММ.
На курс старше меня, у нас в академии учился приемный сын Ворошилова. Летом нас вывозили в военные лагеря в Солнечногорск, там мы занимались общевойсковой подготовкой. Довелось раз шесть-семь участвовать в довоенных парадах на Красной Площади. На парад шли без оружия. Перед выходом на парад с территории академии в пять часов утра из Лефортово, нас тщательно обыскивали, и чекисты прощупывали каждую складку на одежде.
Учеба была очень напряженной, свободного времени фактически не было. Слушатели нашего факультета основной упор в учебе делали на занятиях на кафедрах: двигателей, эксплуатации, тактики танкового боя, брони, восстановления машин, электрооборудования, спецоборудования, деталей машин. Всего у нас было свыше двадцати только основных кафедр.
Перед самой войной я должен был начать работу над своим дипломным проектом – «Корпус и ходовая часть тяжелого танка прорыва весом более 100 тонн». На таких «монстрах» мы собирались воевать.
Мы не просто чувствовали, мы знали точно, что летом будет война. Сейчас вам объясню. В мае 1941 года наш выпускной курс проходил последнюю преддипломную практику. Практика делилась на два цикла – 15 дней в Харькове, на паровозостроительном заводе №183 и на заводе № 75 выпускавшем дизельные моторы. Вторая часть практики проходила на ленинградском Кировском заводе, выпускавшем танки КВ и на заводе № 174 имени Ворошилова, где осваивался выпуск нового секретного танка Т-50. Прекрасная должна была быть машина и полностью заменить в войсках танк Т-26.
Что за танк спрашиваете? Как мне рассказывали, в сороковом году немцы привезли в Союз на испытания свой танк PZ-111, и когда наши конструкторы посмотрели — на что способна немецкая машина, то решили в срочном порядке сконструировать свой новый аналог. Танк Т-50 создавался в качестве легкого танка для сопровождения пехоты. Машина весом 14-тонн, экипаж из трех человек, танк был вооружен 45-мм пушкой и имел один дизельный шестицилиндровый мотор. До начала войны на заводе выпустили всего три таких машины, а вообще, до конца 1941 года – меньше пятидесяти танков Т-50, и вскоре, после эвакуации танковых заводов в тыл, линия по производству этой модели была свернута.
Так вот, когда в мае сорок первого личный состав курса выстроили на плацу академии перед отправкой на месячную практику, к нашему строю обратился начальник курса. Приведу его фразу дословно – «Хорошо экипируйтесь, возьмите с собой все нужное для войны. Вероятнее всего, вы, еще будучи на практике, не возвращаясь в академию, получите назначения на фронт!»...
На Кировском заводе военный представитель по приемке, имевший высочайший секретный допуск, обронил в беседе со мной и с начальником экспериментального цеха следующую фразу –«Все госпиталя забиты ранеными с прибалтийской и финской границы. Немцы прощупывают заставы и нашу линию обороны. Через пару недель действительно начнется... Без сомнений...».
21/6/1941 года слушатели ВА ММ возвращались в Москву из Ленинграда на поезде. Обычно, когда мы ехали с практики, в вагонах стояло веселье: кто-то выпивал, кто-то играл в преферанс, кто-то песни пел под гитару, а тогда...
Жуткая тишина в вагоне, у всех были такие лица, будто мы с похорон или на похороны едем. Все молча курили... Мы четко осознавали, что наша мирная жизнь закончилась! После войны когда я прочел первое издание книги маршала Жукова «Воспоминания и размышления», то был очень удивлен, что Жуков прямо признался и написал о том , что немецкий план «Барбаросса» еще весной сорок первого лежал на столе у Сталина и у начальника Генштаба.
О чем же они думали?!?... То, что случилось с Красной Армией летом сорок первого года, является самым тягчайшим преступлением Сталина против своего народа.
Уже ранним утром в общежитии пополз слух, что на западной границе начались военные действия. В полдень нас собрали на митинг. Заместитель начальника академии по строевой части, ГСС, генерал Кашуба, потерявший на финской войне ногу, поднялся на трибуну и сказал пламенную, проникновенную и сильную речь. Помню его яркое выступление почти дословно. Главный лейтмотив его речи –«Уничтожим врага от мала до велика!».
Утром 23/6/1941 нас вывезли в Солнечногорск, в лагеря, где слушатели продолжили обычные учения по плану. 16/7/1941 слушателей – выпускников вернули в академию, и мы получили направления на фронт. По дороге на Белорусский вокзал, мы, три офицера — Гордеев, Воронченко, Баданес, — заехали на такси на Красную Площадь, вышли из машины, встали по стойке «смирно» и отдали честь Кремлю.
На главной площади страны мы поклялись друг другу достойно и смело сражаться и если потребуется – умереть в бою за Родину. Мы получили направление в 109-ую танковую дивизию, переброшенную весной сорок первого в Подмосковье с Дальнего Востока. Части дивизии располагались в Кубинке, Наро-Фоминске и в других местах. В дивизии насчитывалось свыше 10 тыс. солдат и командиров и примерно 400 танков разных типов. Я попал служить в батальон тяжелых танков КВ, входивший в состав 218-го танкового полка, на должность помпотеха — помощника командира по технической части.
В батальоне по штату числилось 517 человек. Тяжелых танков в полку не было, и наш батальон был вооружен огнеметными танками на базе танка Т-26. 22/7/1941 полк совершил марш на Можайск, там нас погрузили в эшелоны, и уже через два дня мы заняли оборону под Ельней, в районе Рославля.
За месяц боев дивизия была полностью выбита. В сентябре, когда нас вывели на переформировку, так из оставшихся в живых с трудом набрали людей для формирования новой 148-й танковой бригады. За считанные дни мы получили новые танки и бригаду бросили на фронт, на линию Черные Грязи –Угодский завод.
Через несколько дней от бригады мало что осталось. Нас снова вывели в тыл. Из добровольцев сформировали сводный батальон, и я оказался в боях под Малоярославцем. В начале ноября остатки личного состава батальона отвели в тыл. Была короткая передышка, нас направили на переформировку в город Дзержинск Горьковской области. Создавался 165-й отдельный танковый батальон, в который меня назначили на должность зампотеха.
Уже в декабре мы получали танки в Москве. Батальон состоял из роты танков КВ, в которой было всего пять машин, и роты из десяти танков Т-34. Перед отправкой на фронт в батальоне были созданы три дополнительные роты танков Т-40, по семнадцать машин в каждой роте.
26/12/1941 мы разгрузились на станции Торжок и сходу, перейдя Волгу по льду, начали наступление на город Зубцов Калининской области. Так закончился для меня сорок первый год.
Атаковали мы под Новый 1942 год, на село Рябиниха, в направлении на Сычевку. Там был немцами создан очень сильный артиллерийский заслон. Впереди шел танк Т-34 комбата майора Ионина. Танк провалился в огромный погреб, в котором размещался штаб немецкого батальона. Штабных немцев он раздавил своей массой, но и сам застрял на четырехметровой глубине.
Немцы окружили танк комбата и пытались его сжечь, но не смогли! Ночью механик водитель и стрелок попытались выползти из танка через нижний люк, и вылезти наверх по стенке погреба. Ионин машину не покинул. Немцы были начеку. Когда утром мы отбили танк, то я увидел следующую картину. Убитый механик водитель был виден по пояс из ямы.
Его труп вмерз в землю, и его обледеневшие руки, вскинутые к небу, как бы взывали к небесам о помощи. Уже через 10-12 дней в батальоне остались на ходу: один танк Т-34 и три танка Т-40.
Мы были в составе 3-й гвардейской танковой бригады под командованием полковника Ротмистрова, моего бывшего преподавателя в Академии ММ. 15 января 1942 года, вместе со всей 39-й Армией генерал-лейтенанта Масленникова, мы оказались в полуокружении, хоть и продолжали упорно продвигаться вперед. Штаб бригады находился в селе Свиноройка, поехали туда с докладом на санях, вдвоем, вместе с комиссаром батальона Ветровым. Когда мы подъехали к Свиноройке, село было подвергнуто сильнейшей бомбежке.
На наших глазах произошел уникальный случай. За какие-то считанные минуты, боец-зенитчик из счетверенного пулемета «максим» сбил три немецких бомбардировщика! После бомбежки добрались до избы, где располагался штаб. На ступеньках стоял расстроенный Ротмистров, при бомбежке задело осколком его ППЖ. Доложили ему, что кончился наш батальон...
Нас передали в пехоту. В кольце окружения нас постоянно перебрасывали с одного участка на другой, от обороны на Шентропавловском шоссе до села Родимцево, которое немцы захватили 29/1/1942 полностью замкнув окружение. Один раз удалось восстановить четыре танка Т-34, сняли моторы с подбитых машин, но и этой «четвертки» хватило всего лишь на сутки.
Стрелкового оружия у нас не было, только «наганы» у танкистов и единственный автомат у комбата. Начали подбирать винтовки у убитых пехотинцев. Патронов нет, снарядов нет, жрать нечего. Ни хлеба, ни сухарей, хоть кору с деревьев обгладывай!.. Холода стояли лютые, а у танкистов только ватники. Напяливали на себя все что могли, сняв с убитых стрелков.
До сих пор помню день 22-ое января сорок второго года. Немцы стояли от нас в 150 метрах, накапливались для атаки. Комбат спросил меня: «Что делать будем?». Я ответил на полном серьезе: «Стреляться будем из револьвера под пение "Интернационала!"»...
Отошли к деревне Соверкушино, в которой нас за день пробомбили пятнадцать раз! Меня послали с докладом в штаб армии к генералу Масленникову. Ехал на лошади. Несколько раз немецкие летчики гонялись за мной, одиночным всадником. Немецкие самолеты летали так низко, что я даже видел, как германский пилот грозит мне кулаком!.. Там я научился, как надо прятаться от пуль за круп лошади... В конце января, когда немцы захватили Родимцево и переправу через Волгу в районе деревень Ножкино-Кокошкино, нам объявили, что отход будет разрешен только по приказу командарма, так что " выбора нет, и от нас требуется только одно – стоять насмерть!
03/02/1942, наш танковый батальон занял оборону рядом с деревней Старое Яцишино. Нас оставалось примерно восемьдесят человек, и мы получили прозвание " «черная пехота». У убитых лыжбатовцев взяли лыжи и передвигались на них. Помню, как пошли на рекогносцировку: Ионин, капитан Авраменко и я. Больше комсостава в батальоне не осталось... Нас беспрерывно бомбили. Все время из вышестоящих штабов через связных передавали тупые и противоречащие друг другу приказы.
Например – «Срочно отбить у немцев деревню Макарово!» Мы туда, уже изготовились к штыковой атаке, а там давным-давно стоит без дела батальон нашей 252-й СД. Материм друг друга, а толку... Немцы ждали пока мы передохнем с голоду. В окружении единственным источником питания были трупы павших или убитых коней. Стоим в какой-то деревушке, маемся от безделья, знаем, что немцы находятся в паре километров от нас, а поделать ничего не можем. Не было патронов! Нас можно было брать голыми руками...16/02/1942 мы умудрились восстановить несколько подбитых танков, но горючего для них не было. Только в марте мы вышли из окружения. От батальона вышло тридцать человек.
Во время Курской Дуги полк оказался на Степном фронте. Из района Кантемировки мы проделали ночной марш на Россошь. Ночью, в кромешной мгле, головная рота сбилась с маршрута, и три первых танка упали в темноте в глубокий противотанковый ров. Доложили об этом происшествии в корпус. Из корпуса посыпались угрозы наказать командный состав полка за это ЧП.
Но уже на следующий день, во время рекогносцировки командир полка и наш замполит по фамилии Борисов были застрелены немецким снайпером. Начштаба ранило. Заместителя по строевой у нас в полку не было. Мне пришлось принять командование.
Полк держал оборону в районе Корочи. Накал боевых действий был очень интенсивным. В пяти километрах от Корочи собрали со всех бригад и полков оставшиеся на ходу танки и выставили в заслон на направлении ожидаемой немецкой танковой атаки. Когда появились «тигры», был открыт такой ураганный заградительный огонь, что немцы не решились на штурм и отошли.
А мы пошли вперед, преодолели с боями свыше 600 километров. После взятия Золотоноши, 22/09/1943 мы вышли к Днепру. В полку оставалось всего три танка. Я получил приказ переправить танки на плацдарм. Танки стояли у кромки берега и ждали когда большой паром забитый пехотой сделает рейс на тот берег Днепра и вернется за нами. Моста для переправы на нашем участке не было. Только паром и баржи. На середине реки паром был потоплен немецкими пикировщиками. Сотни людей погибли... Когда остатки полка все же переправились через Днепр, то мы зарыли танки в землю на линии обороны...
предоставленные сайтом iremember.ru. Отдельное спасибо руководителю
проекта «Я Помню» Артему Драбкину.
Полные версии интервью с:
Поповым Николаем Васильевичем
Жарким Филиппом Михайловичем
Баданес Михаилом Кусилевичем
