АртиллеристыПосвящается 65-й годовщине Великой Победы

Посвящается 65-й годовщине Великой Победы

Вместо предисловия

Как вы знаете, сайт iXBT.com посвящен высоким технологиям. Именно здесь вы можете узнать последние новости сферы IT, прочитать об актуальных устройствах компьютерного и околокомпьютерного мира. Поэтому вроде бы цикл статей на военную тематику не соответствует формату ресурса.

Но это не совсем так. Есть события, которые касаются всех и каждого. И одно из них — мы можем им гордиться даже спустя много лет — это победа в Великой Отечественной Войне.

Прошло уже 65 лет, и живых свидетелей происходившего осталось немного. К сожалению, память об этой войне стала стираться. Появились псевдоисторики, пытающиеся дать свою странную версию той войны. Появились даже разглагольствования, что войну выиграли союзники, а Советский Союз играл не главную роль.

Мы не будем пытаться давать оценки, навязывать свое мнение, подводить читателя к заранее определенным выводам. Мы дадим описание Великой Отечественной Войны, сделанное теми людьми, которые смогли не только выжить, но и победить врага. Того, кто смог за месяц захватить Польшу, за несколько недель сломить Францию, Голландию, Бельгию, Югославию, Грецию. Кто силой и наглостью захватил Австрию и Чехословакию. Но был побежден советскими солдатами, поднявшими над Рейхстагом красный флаг.

Именно эти люди, а вовсе не гениальные политики, лидеры стран или маршалы смогли победить. И мы хотим передать вам их рассказы о той войне, чтобы каждый из нас мог представить и понять, каково это пережить и чего стоило победить в той страшной войне.

Мы сделаем для вас цикл статей, каждая из которых будет посвящена одному роду войск.

Артиллеристы

Шпиллер Леонид Иосифович

Первый день войны я вообще вспоминаю как сплошной кошмар...

Благодаря учебе в артспецшколе и дальнейшей своей кадровой армейской службе, я хорошо знал артсистемы 45-мм и 76-мм, топографию, связь, мог быстро в уме, не прибегая к таблицам, подготовить данные для стрельбы из орудий, хорошо владел стрелковым оружием, был физически крепким и выносливым, но... Все эти индивидуальные качества не могли помочь кому-либо еще, кроме меня, в первые, самые страшные дни и месяцы войны. Все решили разгром и хаос, растерянность и слабая подготовка командиров, отсутствие связи и взаимодействия между частями.

В июне сорок первого очередная «порция» артиллеристов 331-го ГАП РГК прибыла на границу, и я, как связист, был придан расчету 203-мм гаубицы. Расположились в палатках, у бойцов расчета были карабины (до финской войны артиллеристы полка были вооружены обычными винтовками), орудия прибыли на границу с НЗ боевых снарядов. Немцы находились рядом, через реку, постоянно что-то нам весело орали, смеялись. За нашим палаточным городком виднелись двухэтажные кирпичные здания: казармы пограничников и дома для семей комсостава. В двух километрах от нас находился аэродром истребителей, и с нашего места было прекрасно видно все, что происходило на летном поле... Двадцать второго июня мы проснулись на рассвете от взрывов бомб. Бомбили все, что находилось на нашем участке приграничной полосы, потом стала бить немецкая артиллерия. Горело поле, на котором стояли самолеты полка истребителей, горели дома семей комсостава, откуда бежали с криком женщины, держа на руках плачущих детей. Кругом разрывы бомб и снарядов, свист осколков, трупы, раненые. Запах крови... Бомбы падали прямо на наши палатки...

Мы побежали в лес, к нашим тракторам, но в горящем лесу вся техника уже стояла покореженной и разбитой. Мы метались в дыму, пытаясь среди сотен других, потрясенных, блуждающих в прострации по лесу, найти своих командиров и других красноармейцев из 331-го артполка. Со стороны границы уже раздавалась плотная ружейно-пулеметная пальба, обстрел не прекращался ни на минуту. Лейтенант, командир взвода, увидев, что произошло с тракторами и правильно оценив обстановку, на свой страх и риск принял решение — откатить казенную часть орудия в сторону и подорвать. Забили внутрь порох и подорвали шнуром. Стрельба шла со всех сторон, мы дальше двинулись в лес и увидели группу комсостава, командиры что-то обсуждали. Нам приказали двигаться в сторону от границы, оказывается, для солдат нашего ГАПа была уже назначена точка сбора. Опять началась бомбежка, и когда наступила передышка, то на поляне собралось свыше двухсот артиллеристов нашего полка, но без орудий и тракторов. Вся техника осталась в лесу... Мы были ошеломлены происходящим.

Я смотрел на распластанные на земле трупы в красноармейской форме, на стонущих раненых и не мог полностью осмыслить все, что произошло в это утро.

Те из нас, у кого не было личного оружия, подбирали винтовки в лесу, лежавшие рядом с убитыми. Потом лейтенант передал приказ — погрузиться на машины, — где-то уже стояли «чужие», а не наши полковые полуторки, мы залезли в кузова и поехали в сторону от горящей границы, отдаляясь от канонады. Нам объявили новый приказ о том, что мы обязаны вернуться в расположение своего полка в Житомир, а это больше трехсот километров от новой границы. Добирались попутками, кто как мог, никто нас не останавливал, никаких заслонов или заградотрядов я на дорогах в первые дни войны не видел. Передвигались по проселкам, большие дороги все время бомбила немецкая авиация. В Гуйвинский гарнизон наша группа прибыла на третьи сутки, ночью, полк еще находился там, получал новые 152-мм орудия. На нас смотрели, как на пришельцев, никто не хотел верить нашим рассказам, слишком нереальным казалось то, что произошло с «летним полковым лагерем» и с «частями прикрытия», стоявшими рядом с нами на границе. Комполка Казаков распорядился заново распределить прибывших по дивизионам и, через несколько дней, 331-й ГАП, уже имея 152-мм орудия и автомобильную тягу, группами с трех направлений выдвинулся к «старой границе», к Новоград-Волынскому. Перебросить полк по железной дороге уже не было возможности, все на ж/д было разбито. Здесь я принимал участие в оборонительных боях в качестве связиста-телефониста полкового взвода управления, был свидетелем, как наши 152-мм гаубицы били прямой наводкой по танкам, пришлось увидеть и многое другое, страшное и незабываемое... Горькое лето, кровавое... Мы все время задавали себе вопрос: «Где наша авиация?», — но «сталинские соколы» так в небе и не показались, небо было немецким, и это вело к страшным потерям в наших рядах из-за непрерывных бомбежек.

В середине сентября, когда всем стало ясно, что мы находимся в «мешке», по распоряжению Казакова капитан Семак приказал дивизионам уничтожить технику, подорвать орудия, а личному составу ГАПа разбиться на четыре группы и выходить из окружения в направлении Ахтырки. Всем выдали сухой паек, запас патронов. В каждой группе было человек по двести, командиры имели на руках карты, компасы и маршруты движения. Я оказался в группе Семака, примерно 180 красноармейцев и сержантов и где-то двадцать командиров. С собой несли тюки со штабной документацией, но я не помню, чтобы именно наша группа выносила полковое знамя из окружения, и даже сейчас не знаю, а вынесли ли знамя 331-го ГАПа вообще, но уже после войны я узнал, что артполк РГК с таким же номером воевал под Сталинградом.

Наш выход из «котла» занял почти три недели. Из двухсот человек вышло к своим cемнадцать человек. Почему так мало, спрашиваете?

Мы шли скрытно по ночам, продвигались лесами или по полям с высокой кукурузой, старались не заходить в большие села. В серьезные стычки с немцами почти не вступали, ощутимых боевых потерь не несли. Обычно, перерезали найденный нами телефонный провод и ждали, когда появятся устранять порыв немецкие связисты, которых брали в плен из засады. Несколько раз нападали на немецких «обозников». Пленных, обычно это были 2-3 связиста, после допроса расстреливали. У нас быстро закончились сухие пайки, надо было доставать продовольствие, и Семак посылал меня, переодетого в гражданскую одежду, на разведку в ближайшие села. Если немцев не было, то мы заходили в такую деревню, крестьяне нас кормили, давали продукты с собой на дорогу, и мы шли дальше. На таких «привалах», некоторые преднамеренно отставали, предпочитая остаться «в примаках», чем рисковать быть убитым при прорыве из окружения или в стычке с немцами во вражеском тылу. Как ни крути, и не пытайся оправдать подобные поступки, но это было малодушие, если не сказать иначе — измена воинской присяге, но в те дни, в окружении, каждый решал сам свою дальнейшую судьбу.

Идем ночью по полю, кукуруза высокая, соседа не видно, а на край поля выходят не все, те, кто хотел отколоться, специально отставали от отряда. Немецкие листовки повсюду — «Красная Армия разбита... Москва взята...», голод, неизвестность, смертельная опасность — и многие психологически ломались, деморализация...

В итоге к последнему рубежу из нашей группы вышло семнадцать человек, мы материли тех, кто смалодушничал и «откололся от отряда», но потом, уже в фильтрационном лагере, выяснилось, что немало людей из нашей группы — «потерявшиеся по дороге», также вышли к своим, кто-то шел в составе малых групп из 3-5 человек, кто-то из артиллеристов 331-го ГАПа примкнул к другим окруженцам, но все же вырвался к своим... В одном из лесов мы столкнулись с местным партизанским отрядом, который еще до захвата немцами данного района, уже вышел в лес на подготовленную базу.

Среди местных партизан мы видели немало окруженцев, которые влились в этот отряд.

У партизан было радио, мы услышали сводку Информбюро, узнали, что Москва наша, а армия продолжает сражаться на всех фронтах. Партизаны дали нам немного продуктов и помогли уточнить дальнейший маршрут нашего следования, указали, где находится кирпичное здание ГЭС на одном из притоков реки Псел, и посоветовали здесь, через речку, перейти линию фронта, двигаясь по разрушенной дамбе. Мы удачно прошли линию фронта, там не было сплошной передовой. За рекой стоял заслон из войск НКВД. Нас встретили сурово, сразу обезоружили, арестовали и под конвоем на грузовике отвезли на сборный пункт «окруженцев» в Ахтырке.

Мы увидели перед собой огромный лагерь, разделенный колючей проволокой на загоны — сюда свозили на проверку вышедших из «киевского котла», и когда мы посмотрели, сколько же здесь собрали народа, то даже обрадовались, значит многие смогли выйти из окружения, не все пропали без вести в немецком тылу. Проверку мы прошли быстро — выходили группой, вместе с командирами, свои и штабные документы сохранили, присяге остались верны. Каждый день из Ахтырского проверочного лагеря отправляли маршевые роты — группы по несколько сотен человек на сборный пункт в Харьков, а уже оттуда на фронт. В Харьков мы ехали на открытых железнодорожных платформах, и, по прибытии в город, я отправился на свою квартиру, где узнал от соседей, что мои родители уже эвакуировались на Восток, но куда именно — никто не знал. Переночевал в своем доме и вернулся на сборный пункт. На следующий день из Харькова в направлении железнодорожной станции Себряково двинулась в путь огромная колонна войск с автомашинами и полевыми кухнями. Тысячи людей, бывшие «киевские окруженцы», снова шли навстречу своей фронтовой судьбе. Шли долго и утомительно. В Себряково нас распределяли по воинским специальностям и железнодорожным составам, но часть людей оставили на месте и отправили на пополнение передовых частей, а других — посадили в эшелоны и повезли куда-то в северном направлении.

Павлов Василий Владимирович

В августе сорок третьего мы вошли в прорыв на Миус-фронте в районе Амросиевки Донецкой области. Пехота пробила брешь в обороне немцев, а мы через нее проскочили на оперативный простор и пошли на юг к Азовскому морю с задачей блокировать с тыла Таганрог и не дать возможность немцам отступить. Наш полк оторвался от остальных частей дивизии и в полном окружении вел бои под Таганрогом с немецкой пехотной дивизией.

Где-то на второй день мы выскочили на огневые позиции немцев. Получилось так, что нас с утра несколько раз бомбили немцы, а затем еще наши налетели и по нам отбомбились. Тогда такой, как сейчас связи, не было, тем более в полку. Может в штабе дивизии или корпусе была возможность связаться с авиацией, мы же так делать не могли. И вот где-то во второй половине дня немцы пошли в психическую атаку. Им обязательно нужно было прорваться. С востока их наш фронт выдавливает, а в тылу мы стоим, не даем отступить. Мы расположились на оставленных немцами оборудованных позициях. А нужно сказать, что по тем окопам можно было до Ворошиловграда добраться, ни разу не вылезая оттуда. Немцы два года здесь оборону готовили. И вот немцы идут в атаку, нашу полковую батарею ставят на прямую наводку, за нами расположилась минометная батарея, затем зенитчики, еще дальше — пулеметчики. Вся сила артиллерии была сосредоточена на наступающих, и все приданные нашему полку части тоже стали на прямую наводку. Обычно минометы ведут огонь с закрытых огневых позиций, а в этом случае минометчики могли видеть, куда они стреляют. Немцы идут, а они по ним шпокают.

Часа два мы по ним били. Немцы наступают лавиной, с засученными рукавами, расстегнутыми воротничками, без головных уборов, кричат, гранаты бросают, ужас наводят, а когда мы взяли пленных, оказалось, что они пьяные были. Всю ночь пили шнапс, а потом пошли в атаку. Выбора у них не было — или погибнуть, или прорваться. Поле перед нами стало серым от их мундиров. И тут где-то в четвертом часу появились танки, и один из них идет прямо на мое орудие. Танк этот я подбил, а другие расчеты — еще четыре. Атака захлебнулась. Немногим удалось просочиться в сторону Мариуполя, но основная часть была разгромлена в Таганроге.

Командир немецкой пехотной дивизии узнал, что перед ним сильная кавалерийская часть. Мы — 138-й кавалерийский полк, а на Кавказе эта немецкая часть встречалась в боях с 38-й казачьей дивизией, а это часть даже не из нашего корпуса. Но немцы почему то решили, что перед ними та же дивизия, с которой они встречались на Кавказе, где они сильно друг друга пощипали. Командир нашего полка, узнав об этом, дал им телеграмму: «Прошу сдаваться в плен. Командир казачьей дивизии Минаков». На следующий день с утра от немцев к нам прибыли два офицера и где-то в середине дня подъехал командир дивизии вместе с офицерами штаба и сдался в плен. Но когда он узнал, что сдался в плен кавалерийскому полку, он чуть с ума не сошел.

За этот первый бой и подбитый танк я был награжден медалью «За отвагу». Я ведь молодой совсем тогда был и думал, что на этом для меня война окончилась, немцев мы разбили, генерала в плен взяли, я могу идти домой. В свою школу зайду, расскажу ребятам, как я воевал, как танк подбил, приеду на вороном коне, родителям расскажу о своих боевых подвигах, а получилось все наоборот. Мы снялись с позиций и через пару ночных переходов были уже под Мариуполем и опять в бой.

Вот когда мы под Ростовым были, старшина нам пригоршнями выдавал гнилые семена подсолнечника, там еще были в семечках сухие соцветия. И это нам давали на сутки. Так мы не то что их лузгали, а прямо тут, не отходя от старшины, съедали. Было тогда очень голодно. Чем мы, кавалеристы, питались? В основном трофеями. Мы же на тылы нападали. Брали склады с боеприпасами, с горючим, с продовольствием. Вот помню, в той же Раздельной мы перехватили поезд, который должен был идти на Румынию в Тирасполь. А там были овцы, крупный рогатый скот, шоколад и прочее продовольствие — вагоны были им забиты, а в некоторых вагонах были наши люди, которых мы освободили. Так тогда мы кроме продовольствия эшелоны с танками и артиллерией перехватили. Мы тогда на лафет пушки положили мешок сахара, несколько банок консервов. Хлеба не было, но мы ели так — ложку сахара, ложку консервов. Без хлеба, но сытно и хорошо. Но особенно я любил порошки какие-то немецкие. Наберешь воды в котелок, хлюпнешь туда порошка — ситро получается. Для меня тогда это был лучший напиток, я так его любил.

А потом нас стали кормить нормально. Когда старшина находил что-нибудь, когда мы сами искали или получали продукты, наше мирное население помогало. В своей стране как никак.

Что касается того времени, когда мы были заграницей, то тогда был приказ Сталина о том, что мы должны питаться за счет той страны, где находимся. Вот там у нас, в основном, проблем с питанием не было. Венгры жили хорошо. В любой дом зайди — чего только нет. В кладовых висели окорока, лежали консервы, фрукты. В Чехословакии люди тоже не бедствовали, но жили немного похуже венгров. А румыны были очень бедные. Побирались, как цыгане. Увидят нашу кухню и бегут за ней, просят, чтоб покормили. А поляки жадные были. Помню, зашли в один двор, спросили где уборная, а она: «Панэ, нету, все Герман забрал и уборную забрал!». Самые лучшие из иностранцев, с которыми приходилось сталкиваться, это чехословаки. Из всех — самый замечательный народ.

Пашков Иван Федорович

Я родился 24 июля 1919 года в деревне Здоровец Ливенского района Орловской области. В нашей крестьянской семье было трое детей, две сестры и я. Отец работал забойщиком на разных шахтах Ростовской области, высылал маме деньги, а в 1925 году мы все переехали к нему на шахту «им. Горького». Там я закончил в школе 8 классов и поступил в областное политпросветучилище. За отличную учебу я получал повышенную стипендию 270 рублей. В 1939 меня призвали в армию, я попал в артполк в г. Смоленск, и мне очень понравилось служить артиллеристом. Но в том же 1939 году Смоленское артиллерийское училище осуществляло дополнительный набор, к нам в часть пришли его представители, и я, успешно сдав экзамены, стал курсантом этого училища. Причем наш набор стал первым, срок обучения которого составлял два года, вместо обычных трех. Вначале нас, правда, отправили в Ленинградское артиллерийское училище, но там нам сказали: «Что же Вы приехали, если у Вас в Смоленске училище лучше нашего?», — и через три дня мы уехали обратно.

Подготовили нас отлично. Правда, и график был у нас очень напряженный, восемь часов занятий плюс два часа самоподготовки ежедневно, но мне лично учеба давалась легко, да и от других курсантов я жалоб не слышал. Училище располагалось в районе Чернушки, в его составе было четыре дивизиона, т.е. двенадцать учебных батарей, и оно готовило артиллеристов для 122-мм и 152-мм гаубиц. Причем училище начало свою работу, кажется, еще в 1934 году, но курсантскую форму впервые выдали лишь в январе 1940 года, а до этого курсанты ходили в обычной форме красноармейцев. И когда курсанты в этой новой форме впервые появились в городе, то горожане очень удивились, откуда мол такие появились? Условия в училище были хорошие, например, даже койки у нас были не двухъярусные, и запомнилось то, что забора вокруг училища вообще не было, но несмотря на это в самоволки мы не ходили, и вообще дисциплина была «железная». В училище учились люди самых разных национальностей, много, например, было татар и удмуртов, был даже один еврей — Яша Гринштейн, но основу составляли славяне. Несмотря на весьма пестрый национальный состав, коллектив у нас был очень дружный. Основной упор, конечно, уделялся артиллерийско-стрелковой подготовке, тактике, изучению материальной части. Много внимания уделялось и физической подготовке, мы много занимались на разных гимнастических снарядах, регулярно выезжали на полевые сборы на Дорогобужский полигон. Правда, участвовать в боевых стрельбах доверяли только тем, кто хорошо учился. Стипендия была 70 рублей, и один раз круглым отличникам, всего нас было пять человек на все училище, за отличную учебу от командующего округа Павлова выдали премию –  по 100 рублей. Кормили нас отлично и в увольнительные отпускали регулярно.

Изучения боевого опыта на основе войны с японцами, финнами я не помню, но командир батареи к нам пришел с финской войны, он меня звал сынок и кое-что нам рассказывал. С ним у меня, кстати, был интересный эпизод: уже в 1944 году на реке Прут мы с ним встретились, причем он меня узнал первым. Приятная была встреча, тогда он уже был командующим артиллерии 48-го корпуса, полковник Глазырин.

В апреле 1941 были проведены госэкзамены, собрали из лучших курсантов отдельную батарею, и мы сдали за весь курс боевую стрельбу. Я был круглым отличником, поэтому был в составе этой сводной батареи. Первого мая 1941 наша сводная батарея участвовала в праздничном параде в Смоленске, и спустя всего несколько дней лучших выпускников, и меня в том числе, отправили в Горьковское артиллерийское училище для переподготовки на офицеров-зенитчиков. Я не особо хотел становиться зенитчиком, т.к. уже отлично изучил гаубицы, и мне казалось, что поддерживать пехоту – это более «боевая» работа, чем стрелять по самолетам, но нашего желания никто и не спрашивал. К сожалению, связь с однокашниками по Смоленскому училищу у меня оборвалась, и как сложилась их дальнейшая судьба, сколько человек пережило войну, я не знаю.

Переучиваться на зенитчика мне было несложно, т.к. отличия были только в том, что орудия и приборы другие. Запомнилось, например, что мы изучали новый японский прибор для наведения зенитных орудий, который обслуживали четырнадцать человек.

22 июня мы находились в Гороховецких лагерях на тактических занятиях. Нас всех срочно отозвали в училище, где и объявили, что началась война. Не помню, чтобы я тогда задумывался, долго ли продлится эта война, но шапкозакидательского настроения у нас не было.

Где-то, наверное, в июле нас, восемнадцать отличников, отправили в Москву для направления в части. Там нам присвоили звания лейтенантов, и десять человек, в том числе и меня, отправили в Орел. Запомнилось еще, что когда выезжали из Москвы, вдруг начали сильно стрелять зенитки, прожекторы освещали небо, а уже утром мы узнали, что это был первый налет немецкой авиации на Москву. Из Орла нас четверых направили в 294 стрелковую дивизию, которая находилась в Липецке. Меня назначили командиром взвода управления в 370-м (кажется) отдельном зенитном дивизионе. Где-то в начале августа нашу дивизию перебросили под Ленинград, получили орудия, и почти сразу мы вступили в бои, но в этих первых тяжелых боях я непосредственного участия не принимал. Ярко запомнилось, когда первый раз оказался под обстрелом при артналете, и хотя у нас никто не пострадал, но было, конечно, страшновато. Затем меня назначили командиром автовзвода, и нашей основной задачей было перевозить пехоту, а я потихоньку привыкал к боевой обстановке. Меня заметили, и предложили стать помошником начальника оперативного отдела дивизии. Я подумал и согласился. А в штабе меня вдруг подозвал начальник артиллерии полковник Синонин и начал распекать: «У нас командовать батареями некому, а он тут на пехотную должность нацелился». И все это с матами, вдоль и поперек он меня тогда «причесал»…. Я пытался возразить, что меня, как артиллериста все равно не используют, но куда там. Так в декабре 1941 года я оказался командиром взвода в артполку, чему был очень рад, но почти сразу меня назначили командиром 1-й батареи 76-мм полковых пушек 1-го дивизиона 849-го артполка, которой я командовал вплоть до второго ранения 30 сентября 1942 года.

А в 1945-м возле Бреслау мы потеряли самоходки по дурости командования дивизии. Эти гавнюки: замполит дивизии Смирнов и командир дивизии Препелица житья мне не давали, жаловались на меня даже в управление БТ и МВ штаба армии. Танков не было, и они мне дают приказ поддержать наступление только самоходками. «Вы что!» — говорю, — «мы же пожжем их только зря. Кто же в наступление пускает самоходки без танков?» Но они уперлись: «Не выполнишь приказ, мы тебя расстреляем»… Что оставалось делать, я же подчинялся командованию дивизии. Пошли в атаку и три самоходки сожгли… А потом Препелица разослал по частям дивизии приказ: «Пехота не поднялась в атаку, и самоходчики понесли потери», и в конце приписка: «После прочтения сжечь». Думаю, ладно, вот тут я тебя и куплю, и отослал этот приказ в штаб армии. А потом уже, при выходе к Одеру,  861-й СП занял какой-то городок, кажется Гросс-Вельгельсдорф, но ночью немцы внезапно контратаковали, и пехота разбежалась. Командира полка Куликова ранило, но я отправил за ним свой «Опель», и его вывезли. Оставшиеся две мои самоходки тоже отошли, но недалеко, а четыре штуки у меня еще раньше забрали охранять КП дивизии, и даже в такой критический момент боя мне их не разрешили задействовать… Из пехоты не было ни единого человека, только «трофейная команда», человек пятнадцать. Они пришли заниматься своим делом, но у них командиром был Кузнецов, который раньше служил у меня, и я им приказал вместе с самоходками атаковать, и вернуть утраченные позиции.  Правда, очень хорошо нам помогли два артиллерийских дивизиона. Мы их «наводили», а уж они как «лупанут», так там буквально все «перемешивали»… И к 12 часам дня линию обороны почти удалось восстановить. И тут ко мне на НП приехала целая делегация: начальник оперативного отдела корпуса, командующий БТ и МВ, замполит корпуса и началось:

- Где пехота?
- Кроме трофейщиков никого нет.
- Где командир полка?
- Ранен.
- Где остальные самоходки?
- На КП дивизии.
- В такой момент? Ладно...

И уехали.

За то, что мы удержали оборону фактически двумя самоходками, наш дивизион наградили орденом «Богдана Хмельницкого», а лично меня орденом «Боевого Красного Знамени». Командира дивизии Препелицу после этого сняли, зато Смирнов все равно остался на своей должности…

А последние четыре самоходки мы потеряли уже в апреле, и тогда пришлось посадить людей на захваченную немецкую технику.

В статье использованы материалы (фрагменты интервью и фотографии),
предоставленные сайтом iremember.ru. Отдельное спасибо руководителю
проекта «Я Помню» Артему Драбкину.


Полные версии интервью с:
Шпиллером Леонидом Иосифовичем
Павловым Василием Владимировичем
Пашковым Иваном Федоровичем


1 мая 2010 Г.

. 65-


65-

 65-

, iXBT.com . IT, . .

. , . — — .

65 , . , . , . , , .

, , . , , , . , , , , , , . . , .

, , . , , .

, .

...

, 45- 76-, , , , , , , , ... - , , , . , , .

«» 331- , , , 203- . , ( ), . , , - , . : . , , ... . , , . , , , , . , , , . ... ...

, , . , , , , 331- . - , . , , , , — . . , , - . , , . , , , . ... .

, , .

, , , . — , — - «», , , . , , . , , , . , . , , , 152- . , , , , « » « », . , , 331- , 152- , « », -. , / . - , , 152- , , ... , ... : « ?», — « » , , - .

, , «», , , . , . , , . , 180 - . , , , , 331- , , .

«» . c . , ?

, , . , . , , , . «». , 2-3 , . , , , , . , , , , . «», , « », . , , , — , , , .

, , , , , , . — « ... ...», , , — , ...

, , « », , , , — « », , - 3-5 , - 331- , ... , , .

, .

, , , , . , , , , , , . , . . , , «» .

, — « », , , , , . — , , , . — , . , , , , , , — . . . , « », . . , , — - .

- . , . .

- . , , . , , , . , . - . . , , . . , , . . , , , , — . , . , , . , .

. , , , , , , , , , . , . — , . . - , . , — . . , .

, . — 138- , 38- , . , , , . , , : « . ». - . , , .

« ». , , , , . , , , , , , . .

, , . . , , , . . , , ? . . , , . , , . , , — , , . . , . , — , . , . - . , — . , .

. -, , . .

, , , , . , , . . — . , , . , . . , . , , . . , , , : «, , !». , , . — .


24 1919 . , . , , 1925 «. ». 8 . 270 . 1939 , . , . 1939 , , , , . , , . , , , : « , ?», — .

. , , , , . , , .. , 122- 152- . , , 1934 , 1940 , . , , ? , , , , , , «». , , , , — , . , . , , - , , . , , . , , . 70 , , , –  100 . .

, , , - . , , : 1944 , . , 48- , .

1941 , , . , . 1941 , , , -. , .. , , – «» , , . , , , , .

, .. , . , , , .

22 . , , . , , , .

-, , , , . , , , . , , , , , . 294 , . 370- () . - , , , . , , , , , . , , . , . . : « , ». , «»…. , , , . 1941 , , 1- 76- 1- 849- , 30 1942 .

1945- . : , . , . « !» — , — « . ?» : « , »… , . … : « , », : « ». , , , . , ,  861- - , -, , . , «», . , , , … , « », . , , , , .  , . «», «», «»… 12 . : , , :

- ?
- .
- ?
- .
- ?
- .
- ? ...

.

, , « », « ». , …

, .



( ),
iremember.ru.
« » .


: